а малиновой «Мамбы». Это был конец девяностых – начало двухтысячных. Время фишек, тамагочи, тетриса и мерча со ставшими культом покемонами. На седьмой год жизни предки подарили мне первый кассетный плеер, убеждённые в том, что скоро я забуду про слёзно выпрашиваемую приставку «Sega», а весной, накануне выпускного в детском саду, развелись. Как сейчас помню тот май. В любимой джинсовой куртке по пути из сада домой я лакал из трубочки разливной лимонад, пялясь на ребристый асфальт под ровный стук маминых каблуков, упрямо отказываясь принимать произошедшее – детский бунт на фоне первого эмоционального потрясения.
К слову о плеере: да, родители оказались правы. Через год-полтора во дворе стало модным обмениваться кассетами. Что у нас тогда звучало? Да, как и у большинства: «Тату», «Руки вверх», «Демо», «Иванушки International», «Hi—Fi», «Вирус». Слушали то, что давали, то, что залежалось у старших братьев, сестёр. А те, у кого была «Sega», обзавелись компами, следовательно, мне-таки купили с рук желанную приставку с упаковкой картриджей, накинутой сверху даром, однако интерес пал уже на иные вещи: комиксы, велик, «Need for speed» у одноклассника по субботам, мультфильмы по «Jetix». Девчонки ввели тенденцию на так называемые анкеты в пухлых тетрадях, где гелевыми ручками было принято отвечать на вопросы о любимых цветах, праздниках, клеить наклейки с участниками нашумевшей «Фабрики звёзд», мазать блёстки. Позднее их популярная писанина сводилась к одному вопросу: «Кто из класса тебе нравится?», и это не было конфиденциальной информацией. Своего рода социальная сеть начала высокотехнологичной эпохи.
А после пришёл период аськи, журналов: «Bravo», «Каламбур», «Один дома». Тогда, в тринадцать лет, я впервые и услышал по «Bridge TV» пробивших моё заиндевевшее дно «Linkin park», окончательно и бесповоротно заставивших стать пластилиновым по отношению к альтернативе, забить на двухгодичные занятия плаванием и пойти учиться играть на гитаре. Как следствие – слегка подросшая самооценка на фоне первых шажков к идентификации.
Завалившись после школы к однокласснику, не менее одержимому музыкой, мы распечатывали тексты линков, учили аккорды и, закинувшись обедом, запускали халявные выступления для соседей. Пару раз бабульки прискакивали жаловаться, но сбавлять громкость на провокацию казалось немыслимым. Как так? Мы ж ебать какие роцкеры! Всё по-настоящему! Прикидывались бесстрашными бунтарями, а оставшись наедине, грызли кукурузные палочки, смотрели по телику «Ранеток», фапая на бледнолицую гитаристку, и искренне верили, что жизнь всегда будет привольной аркадией в виде приторного смузи безлимитного пользования, а мы – исключительно нужными миру детёнышами, снимающими сливки с пенистой поверхности.
Первое осознание того, что всё не так, пришло достаточно скоро – годам к пятнадцати-шестнадцати. Тогда многое менялось, причём и снаружи, и внутри. Нутро обретало форму воспламеняемой болючей массы, позволившей увидеть то, чего я не замечал ранее. Пробудилась мечта стать нонконформистом. Заниматься тем, что оставит лоснящийся след в истории. Юношеский максимализм? Возможно. Включилось фанатичное увлечение бешеным творчеством Мэрилина Мэнсона, экзистенциальные размышления о смысле бытия и несправедливости, поиск себя, своей правды. Я с удивлением смотрел на тех, кто трясся от культа Гарри Поттера или утромбовавшихся в медийной среде «Tokio Hotel». Одни казались пресными флегмами, другие – ограниченными позёрами. Мне же хотелось быть провокационно настроенным нигилистом, мятежником, свободно разбивающим общественные клише. «Хотелось» – ключевое слово. На деле я являлся заурядным, вполне себе дисциплинированным школьником с предпоследней парты, чей революционный настрой не шёл далее неумело написанных песен и опущенных волос вкупе с проколотым левым ухом.
Думал: школа закончится – придёт моё время, но нет, время не пришло. Зачатки зародившихся амбиций я умело похерил, зато в качестве воспоминаний оставил серьгу и касавшиеся лопаток светлые патлы. Символично? Нисколько. Прозаично и только.
Зимой, на четвёртом курсе института, устроился работать продавцом-консультантом в ТЦ на Лиговском. Несмотря на то, что торгаш из меня хуёвый, работа оказалась не в тягость. Ещё бы: небольшой отдел винила, CD-дисков и книг. Ставишь музыку на индивидуальный вкус, читаешь, смотришь в тепличных условиях фильмы. По сравнению с должностью официанта, пешего курьера и консультанта в алкомаркете, это было то, с чем весь мой прежний опыт и рядом не стоял. К тому же нормальная для проживания в Питере оплата и расположение ТЦ в двадцати минутах от дома.
Раздражающая сторона однозначно существовала в виде давящей панорамы суеты, хаоса, вспышками нарастающего ощущения бестолковой возни – не без этого. Порой возникало желание положить тяжеловесный болт и забиться, как жалкий ком пыли, в самый дальний из всех углов угол. Туда, где тихо, где нет праздного снования довольного люда. В такие моменты напоминал себе, что потеряю эту работу – придётся облизывать в ресторане буржуазных предпринимателей и недалёких баб с провинциальными замашками, озабоченных тем, как пиздатее выебнуться среди себе подобных. Либо же преть за копейки в каком-нибудь «Буквоеде». О большем в моём случае мечтать не приходилось. Просрав на двадцать третьем