стал воспринимать людные места так, словно на автомате пролистывал ленту в инстаче, бездумно поглощая визуальную информацию, не испытывая желания включить фильтр, задержаться на чём-то действительно важном. Сам же в этом информационном поле занял роль анонимного вуайериста. Так сказать, сорян, профиль пользователя закрыт – этакий антураж мнимой отстранённости и пиздец какой интересности. В действительности профиль пользователя давно пуст, и смотреть там, увы, нечего. Но при всём том никто не отменял главного условия подобной игры, позволяющей быть «одним из», позволяющей слиться с местным окружением, не привлекая внимания. Соответственно, моё жалкое естество, отчуждённое от внешнего мира, но до трещин зависимое от него, продолжало и дальше быть потребляющей миллионной картонкой, безучастно волочащейся по жизни.
И вот однажды, дежурно заплатив худой, сутуловатой девушке с дредами, новой сотруднице островка, за капучино с сахаром, я невольно залип, наблюдая, как, взяв тонкими пальцами стакан, она с неуверенностью проделала требуемый алгоритм, после чего, в растерянности окинув меня беспокойным взглядом, переключила внимание на подростков, попросивших две банки спрайта и четыре пончика, густо политых застывшей шоколадной глазурью.
Вернувшись с кофе к себе, я продолжил читать «Эйсид-хаус» Уэлша, наслаждаясь электроникой «Front line assembly». Нет, не произошло ничего сверхъестественного. Земля из-под ног не ушла, руки не сковало конвульсией. Вплоть до утра следующего дня я и не думал о странном контакте. Подумаешь – девушка как девушка лет девятнадцати на вид, разве что худее нормы, отчего проскальзывали черты неутраченной подростковой угловатости в миксе с откровенной астенией. Вытянутое лицо с широким выразительным ртом и точёным носом покрывала россыпь мелких веснушек, белёсые брови имели не скорректированную пинцетом форму. Она была не из тех, о ком при первой встрече хочется сказать: «Ни хуя ж себе!». Да и меня, честно признаться, в этом смысле привлекали здоровые, в меру спортивной комплекции андрогинные неформалки с фарфоровой кожей. Этакие драматические белоснежки вроде популярной двадцать лет назад Шинейд О’коннор или Нуки из «Слот». Влада же походила на незащищённого зверька, которого, встретив на улице, один вызовется пожалеть, другой – наступить на хвост, с упованием любуясь вызванной болью.
Ни филантропом, ни психопатом я не был, но на протяжении нескольких дней, каждый раз подходя за кофе, стал ловить себя на том, что при взаимодействии с ней меня подозрительно штормит. Странность, не похожая на элементарное половое влечение, любопытство или эстетический кайф. Что-то другое. Поэтому, непроизвольно и беззастенчиво обводя глазами чёткий контур профиля с высоким выпуклым лбом, прозрачными ресницами и напряжённо сомкнутыми, до трещин покусанными губами, проваливался туда, где уже был однажды. Не дежавю. Ощущение выскальзывающего, но вполне