чуть пошатывало из стороны в сторону. Уносило порывами ветра или обстоятельств. И даже, несмотря на дым и гарь, пробивался непоколебимый ничем, веками устоявшийся на этой земле, в этих людях запах вечной борьбы с невыносимостью бытия.
– А малые где? – спросил кто-то из толпы.
Погорелица задумалась. Стала раскладывать что-то внутри. Не складывалось. Или не в том порядке. Затем выронила всё из рук на землю и плюхнулась следом на колени. Издала противный истошный крик. Как обычно кричат на поминках по покойниках. И крик этот получился у нее настолько страшным, что мурашки пробежали по спине. И сейчас иногда припоминал тот звук и то чувство. Подколачивало.
В толпе стали переглядываться. Кто-то предложил вызвать пожарных, кто-то ответил, что уже вызвали. Все что-то пытались сделать. Правда, как-то со стороны, не сходя с места. На безопасном расстоянии. И даже потом, когда он неоднократно вспоминал эту историю, лежа в кабинете на очередном дежурстве в составе оперативной группы. Спустя уже много-много лет. Так и не понимал, какого черта он поперся в тот горящий дом. Он не был героем, не был храбрецом. Может, даже наоборот. Но в тот момент, разум его словно отключился. И он просто побежал в огонь. Это был необъяснимый импульс. Страшный, неоднократно пугающий его после, призыв к свершению поступка.
Барак был жуткий. И дело было даже не в пожаре, хотя внутри всё уже полыхало. С трудом укладывалось в голове, как здесь вообще могли жить люди? Как здесь могли жить дети? Ему сразу подумалось, что такое место просто необходимо было сжечь. Удалить, как злокачественную опухоль. Чувствовал жар на своей коже. Чувствовал, как тяжело стало дышать. Ощутил боль внутри. Всё, кроме страха. Вокруг трещало дерево, лопалась эмаль, под тяжестью ярко-красных языков плавился металл. Шум огня занял всё свободное пространство. Сперва он хотел кого-то окликнуть. Но понял – бесполезно. Потому просто бросился вперед. Из комнаты в комнату. Пытаясь, а больше надеясь наткнуться на чье-то маленькое тельце. Ухватить на ходу. И в одной из комнат на крошечной кроватке заметил крошечную ручку, словно кукольную. Дернул за неё и притянул к себе. Обнял так крепко, как только мог. Как будто боялся, что это маленькое создание растает в его руках, как снежинка. Бросился к окну. Вынес раму вместе со стеклом. Как тогда показалось очень легко, просто одним движение. И вывалился на улицу. Глаза уже практически ничего не различали, слезились, жглись. Лишь только чувствовал трепет спасенного сердца, прижатого к своей груди. Оно так и билось. Тук-тук-тук-тук.
К нему подбежали. Попытались забрать ребенка, но руки не разжимались. Сцепились и окаменели. Людей становилось всё больше. Где-то вдали замаячили сирены пожарных машин. Кто-то кричал, кто-то плакал, а кто-то смеялся. По крайней мере, так запомнил. Погорелица все лежала на земле. Целовала уже изрядно запачканную грязью икону. И кто-то из местных передал ей стакан, чтобы успокоилась:
– На,