сменилась нежной густотой. Сильный альт с грудным звучанием, обещавший стать тенором, заполнил комнату.
– А я несчастный, я калека, мне тринадцать лет. Я прошу, как человека, дайте мне совет.
Глядя, как заплакала старшая Фелицер, Валера осознал гипнотическую силу своего таланта.
Нет уж! Пусть плачут все трое! Плачут, кричат от восторга… Он все больше распалялся, доводя слушательниц до исступленья, ощущая власть над ними, заставляя смотреть широко раскрытыми глазами, плакать и неистово аплодировать.
С каждой просьбой о новой песне он делался увереннее. Сестры Фелицер смотрели на него с такой любовью, с какой не смотрела родная мать. И Валера по-новому понял слова Марии Николаевны:
– Валерка… Ты же Ободзинский!
Да! Да! Он Ободзинский. У него есть талант, артистизм, странная сила, заставляющая слушающих кричать от восторга. Ему не нужны пятерки в школе, музыкальное образование, надежная работа от звонка до звонка. Он может просто петь! Вот она – его портовая удача. Куда там самым успешным фарцовщикам. У него будут слава и успех…
Когда они с Таней уходили, расщедрившиеся сестры Фелицер отсыпали весь свой запас карамелек.
– Вот это подарок! – смеялась сестра. – С тобой не пропадешь.
– Теперь буду только петь. Пусть кормят-поят, – шутил Валера.
– Ну… Сегодня ты и правда в ударе! У меня самой дух захватило! И как это у тебя выходит? – удивлялась сестра.
Он насмешливо пожал плечами:
– Я Ободзинский! Я просто пою…
Глава III. Цуна
1956
Октябрьское утро выдалось солнечным. Пойти на занятия? Пялиться в учебник? Отвечать на ненужные вопросы? Нет. Сгубить время за партой под траурный марш монотонного голоса учителя – верх кощунства. Тем более нужно обдумать свой путь к будущей славе. Валера спрятал учебники у школьной ограды и перешел дорогу.
Нынешняя школа располагалась в старинном, девятнадцатого века особняке с ажурной лепниной над окнами, прямо напротив лютеранского собора. Из-за отсутствия ремонта собор выглядел обветшало, но не потерял красоты. Беспризорность лишь придавала таинственности и собирала внутри шпану со всей округи.
Валера не первый раз забирался в заросший травой и паутиной двор кирхи. Здесь жизнь приобретала краски: ни суеты города, ни наблюдающих глаз. Только свобода и умиротворение. Акустика тоже отличная. Валера запрокинул голову и запел:
– Городов в России много, и дорог красивых много… – выкрикнув под конец, – всех их надо повида-а-ать!
В то утро он выдумал мир, принадлежавший лишь ему. Мир его грез – мир маэстро Ободзинского. Афиши, гастроли, города, концерты – дорога славы, которая начнется в Одессе. Нужно только придумать, с чего начать.
Мечты прервал заблудший бродяга, нагло расположившийся на лестнице возле арочного входа в собор.
Валера недовольно взглянул на него и, запустив руки в карманы школьных штанов, вразвалочку двинулся к морвокзалу, разбрасывая шуршащую листву,