и к которой единственно стремится, не имеют ценности для идеальной плоскости продуцирования и восприятия, в самой глубинной её возможности и способности. Формы, для которой всё, что можно потрогать, объяснить, разложить и упорядочить – слишком просто и неинтересно, слишком поверхностно и мелко. Всё, что делается для какой-то бытовой пользы, – слабо и низменно-корыстно.
Для каждой из этих разноплановых сторон нашего мышления, иная, противоположная форма осмысления, – есть иная форма жизни, иная форма бытия. Что значат самые совершенные рациональные практические построения, перед глубокой и всеобъемлющей интуицией созерцания? И в то же время, что стоила бы самая проникновенная интуиция созерцания, не имей она возможности форматироваться в строгие упорядоченные ряды практического воззрения, во всевозможные целесообразные формы, воплощающиеся в различные формопостроения цивилизации?
В конце концов, – что стоит весь поверхностный порядок действительности, – перед глубиной бездонного и вечного хаоса? Что стоит вся бездонная глубина Великого вечного хаоса, – перед минутной поверхностью бытия, – Великой реальной действительностью?
И так. Самый острый и подвижный ум у ребёнка. И хотя он ещё не научился обозначать и фиксировать рефлективно свои глубокие проникновения, и даже сам не осознаёт, насколько глубоко он видит мир, но всё же, только там, в детстве, могут зарождаться самые проникновенные мысли, самые глубокие и чистые взгляды. Взгляды, которые в процессе орошения опытом, обработки и культивирования, складываются в глобальные умозаключения, и основательные философемы. Они словно ростки пробиваются наружу откуда-то из подсознания и формируются в «стволы осознанности». «Стволы» твёрдые, покрытые толстой корой, – «стволы», теряющие гибкость, и приобретающие инертную устойчивость.
Так какие мысли моего детства могли дать такие всходы? Да…. Если бы была возможность посмотреть со стороны на зарождение и рост мыслей. Увидеть и осознать истоки тех рек, которые бурным потоком несутся в моей голове. Найти родники, собирающие влагу с гор, и питающиеся из глубинных подземных озёр. Вспомнить те первые стрелы, которые разум пускал в твёрдое тело инертной скалы мироздания.
Мне кажется, что самой первой моей стрелой, насколько мне позволяет память, было осмысление собственного произвола, то, что я, будучи абитуриентом детского сада, обнаружил преобладание моей воли, над неодушевлёнными предметами. Они, как бы мне говорили: Делай с нами всё, что тебе вздумается. В том моём осознании, эти предметы были абсолютно не защищены от моего произвола. Я осознал адекватную зависимость ощущения меры собственной жизненности, от свободы моей воли, – ощущения, растущего пропорционально приобретаемой власти. Именно тогда я инстинктивно осознал, точнее ещё не осознал, но во мне зародился тот смысл, или та бессмыслица, то зерно, которое впоследствии дало такие «абсурдные плоды». Ведь именно в последующем