Да, все. Потому я и называю всех вас подлецами. Вы решаете – жить или не жить. Вы. Сами. За других. А право вы на это имеете? А ты спросил у своей Гретты, хочет ли она умирать? Она, собака твоя, смерти не боялась. Животные смерти не боятся, они не знают, что это такое. Они с вами, с подлецами, расставаться не хотят. Они вас любят.
Я был растоптан, а Человек Без Тела, казалось, наслаждался моим поражением и моим раскаяньем.
Он меня добил:
– Гретта прожила бы ещё четыре месяца и восемь дней. Немного. Но эти четыре месяца и восемь дней она была бы рядом с тобой.
Если бы я мог сейчас, завыл бы, как пёс, или разрыдался бы, как ребёнок. Я вспомнил грустные всё понимающие глаза Гретты, когда её уводили на смерть. Отец надел на неё ошейник, снял с крючка намордник (о том, что намордник необходим, сказал ветеринар) и повёл Гретту к выходу. Она не сопротивлялась, она просто поплелась рядом с отцом, а у двери повернула голову в мою сторону и посмотрела на меня долгим взглядом, прощаясь навсегда. Теперь я понимал (тогда нет, а теперь понимал!) – Гретта знала, куда и для чего её уводят. Мне стало плохо, так плохо, как бывало не часто. Я чётко осознал: я – подлец.
«Я подлец, – признался я Человеку Без Тела. – А теперь отпусти меня. Я хочу… Я не знаю, чего я хочу. Но мне душно. Мне плохо! Я хочу увидеть свет!»
Я задёргался, вернее, хотел задёргаться, хотел вырваться отсюда и убежать куда глаза глядят. Но, как и тогда, во сне, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Словно у меня их не было. А может я тоже – Человек Без Тела?
– Э! – прикрикнул на меня мой обличитель. – Ты чего дёргаешься? Куда? Мы с тобой только начали вспоминать твои тяжкие преступления. Убийство Гретты – тяжкое преступление, но не самое тяжкое. Не дёргайся и давай вспоминать остальные.
«А что, были ещё?» – подумал я чисто машинально, а может быть, из чувства противоречия, потому что прекрасно понимал: мой незваный гость знает обо мне всё, и помнит всё, что я творил на этом свете сорок четыре года, почти сорок пять, помнит о каждом моём шаге.
– А ты вспомни Машу Абарову, Колун!
Если бы мне было чем, я бы вздрогнул. Это было ударом ниже пояса, хотя Человек Без Тела по другому и не бил.
Маша!
Колун!
Маша называла меня Колуном!
– Что, вспомнил?
Первая любовь не забывается…
Не забывается? Я думал, что забыл.
Я ошибся.
Оказалось, что я помнил о Маше всегда. Я помнил всё, до самой мельчайшей подробности. Я помнил Машу. Её огромные серые глазища, пепельные волосы, её смех и её слёзы…
Маша Абарова появилась в девятом классе. Все пацаны, едва она вошла в класс, выпали в осадок. Я не выпал. Я, конечно, отметил, что новенькая – просто красавица, но внешне никак не выказал своего восхищения, потому что уже тогда в шестнадцатилетнем возрасте умел контролировать эмоции и трезво оценивать ситуацию. Куда она денется? Я – лучший. Если захочу, Маша Абарова будет моей.
Не знаю, что это? Откуда у меня эта уверенность?
Может быть, гены сыграли роль?