а волосы собраны в незатейливую причёску.
В принципе, если издали – женщина, как женщина, даже не очень старая. Обычно я видел Пашкину маму другой. Её почти всегда не было дома, когда я заходил к Пупку, чтобы позвать его на улицу. Только по воскресеньям её и можно было там застать. С Пупком мы не то чтобы дружили, но иногда играли вместе. Правда, ему всегда было скучно с нами, сверстниками, Пупка вязко тянуло в другую жизнь… Так вот, когда я приходил к Пупку, а его мама оказывалась дома, то на ней всегда был один и тот же чёрный стёганый халат, сальный и мешковатый, с вытянутыми нитками на шалевом воротнике. Лицо у Пупковой мамы было серым и морщинистым и пахло от неё резко и неприятно. Перегаром. Тихо сказав: «Пашенька, к тебе пришли», Пупынина устало брела внутрь пропахшей жареной рыбой квартиры. Пашка рассказывал, что когда-то его мама была известной врачихой, работала на горбольнице, и больные её очень уважали. Потом она стала выпивать, и ей пришлось уйти в поликлинику. Потом она несколько раз меняла место работы, а когда отца посадили за драку (во всяком случае, так рассказывал Пашка), мама запила по-чёрному. Её выгнали с работы из поликлиники, и она смогла устроиться только в ветлечебницу фельдшером…
– А вы что же, Полина Андреевна, предлагаете эту ситуацию, этот… вопиющий инцидент, оставить без последствий? – зло отреагировала Надежда Николаевна и сузила глаза.
– Ну почему же? – возразила Пупынина. – Без последствий этого, конечно, оставлять нельзя. Только давайте посмотрим на сложившуюся ситуацию трезво, товарищи. И немного с другой стороны.
– А вы сами-то можете посмотреть трезво? – усмехнулась Анжела Юрьевна, не уточняя, на что именно надо посмотреть и намекая на нетрезвый образ жизни Пупыниной.
Мать Пупка пропустила выпад классной мимо ушей.
– Я, например, – спокойно продолжила она, – не одобряю действий Елены Аркадьевны и всего педагогического коллектива нашей школы. Считаю, что с детьми обошлись грубо и несправедливо. И я предлагаю пригласить в школу не инспектора из милиции, а социологов и эстетов, пусть они выскажут своё отношение к этому… вопиющему инциденту.
– Социологов? Эстетов? Вам бы, Полина Андреевна, лучше вообще помолчать об эстетике, – попыталась заткнуть рот матери Пупка Надежда Николаевна.
– Это почему? – удивилась Пупынина.
– Потому, что вашего Павла давно уже пора определять в колонию. И я не удивлюсь, если выяснится, что это именно он взял авторучку.
И понеслось… Тема собрания была скомкана, собрание превратилось в перебранку, похожую на дворовый скандал. Точнее, даже не в перебранку, а в избиение врага. С одной стороны были абсолютно все, подавляющее большинство, как говорится. С другой стороны была Пупынина и её сын, хулиган и двоечник. Выслушивая шквал обвинений в адрес сына и в свой собственный, Полина Андреевна попыталась вставить хоть одно слово, но, поняв, что это бесполезно и бессмысленно, сплюнула, впрочем, без слюны, взяла Пашку за руку и они ушли.
На