сладкой пахлавы и… сладкой «Наташи».
Плацкартный вагон поезда, следующего в Санкт-Петербург. Она едет на первый тур поступать в Академию художеств. Она везёт с собой пять лучших своих живописных работ. Она переживает и думает ещё и о том, что туры продлятся месяц, может больше… А на что жить? Дед дал немного денег… Работать? Кем? Где?
У неё с бабулей какой-то две нижние полки. Верхние – пустые. Азербайджанец (или кто там?) на боковой…
– Нэт, нэ так! – она не хотела общения. Но хотела и пахлаву, и фрукты. Она выросла в Крыму…, на такой вот еде…
– Садысь, дарагая. Покюшаем. – он широким жестом пригласил девушку. Улыбка добрая, радушная.
Таким радушием невежливо пренебречь, неудобно отказаться. Но девушка, особенно имеющая возможность наблюдать азербайджанцев (или как их там) в Крыму (или хоть где), не должна быть столь наивной, чтобы не понимать, что вырваться из «лап» кавказца (как и цыганки) будет трудно. Нэвозможно почти.
– Спасибо. Меня Дашей зовут – она скромно присела напротив «лап», поправив короткую юбочку.
– Алик! Из Баку! Кюшай, дарагая!
Он достал из под столика бутылку коньяка, и тихонько подлил в чай.
– Зачем мне? Я не буду! – возмутилась Даша.
– Шьто ты, дарагая! Настоящий! Пять капель… Пять звёзд!
Алик часто (ну очень часто!) наклонялся под столик, доставая «пять капель». Один-два раза Даша заметила его буквально вываливающийся из орбит вишнёво-багряный маслянистый глаз, когда он под столиком, наливая коньяк, рассматривал её ножки, наливаясь похотью.
Потом он «нечаянно» будто задел их, потом уже смело сжал колено и помял бедро… Потом достал вторую бутылку коньяка… Потом упорно называл её «Натаща», совал под нос толстую пачку денег и уговаривал пойти то в тамбур, то (вон там!) свободное купе, то даже в туалет…
– Ты только трусики заранее сними, Натаща… Я быстро суну, вах-вах… и всё… Денег много! Хватит на год! Учись! Мнэ «давай» и учись, дарагая… Алик не жадный… Денег много.
Пару раз он умудрился усыпить её бдительность широтой перспектив. И даже, обняв в тамбуре (она таки вышла «покурить») прижал к её попке свой кукан.
– Нет! Нет! Ты – куколь! – зашипела Деби.
– Почему? Кто, куколка? Ты – куколка! Дай-ка – он легко размещал в своих огромных ручищах не только грудки девушки, но и её ягодички.
«Нет! Притвориться «мёртвой женщиной»? Унижение на грани проституции? Опять? Нет! Нет! Если бы пальто? Моё пальто!».
– Дай бурку… Или, ну… плащ-палатку эту…, с башлыком… Тогда… – вновь огрызнулась Даша.
– Гдэ я тэбэ возьму? Сейчас… – изо рта, как из топки, вырвался жар.
– Где хочешь, горец! Или ты куколь? Вот же есть башлык! – зло ударила локтем в плечо ему, когда он совсем уже пригнул её и задрал юбочку.
Потом он успокоился. Сказал:
– Я тоже художник! На! Бери! – и отдаёт деньги.
Нет – это разрисованные фантики! Алик ржёт! Надсмехается.
– Как я тебя разрисовал! Это – не смоешь! Не