на улицу, он словно очнулся.
– Ой, – неожиданно прервал свой рассказ Родриго Колумба, – смотрите, кто идет. Преподобный Фриц Шанц.
Поскольку он был в рясе, все решили, что будет проповедь. Отца Фрица, преподававшего в иезуитской школе, часто можно было встретить у них в полиции. Мало того что проводил беседы и исповеди, порой он выступал в роли переговорщика. Например, когда они готовили задержание боевика из Паракуанского картеля, они попросили отца Фрица поговорить с бандитом и убедить его сдаться. Таким образом не раз удавалось избежать излишнего кровопролития.
– Он, кажется, ищет вас, – сказал Колумба и не ошибся, потому что отец Фриц делал ему знаки, прося подойти.
Кабрера не слишком обрадовался его вниманию, потому что был с падре в натянутых отношениях. В последнее время тот взял за привычку критиковать работу их отдела, и чем усерднее они работали, тем жестче была его критика. Но отец Фриц сам шагнул к нему и спросил, беря под руку:
– Вы расследуете это дело?
Кабрера кивнул.
– Вот и славно. Зайдите ко мне – у меня остались кое-какие вещи Бернардо. Возможно, они вас заинтересуют.
Кабрера хотел уточнить, какие вещи, но не успел он и рта раскрыть, как к священнику подскочила женщина, которой срочно потребовалось исповедаться. За ней подошла вторая, третья и еще несколько человек, и затем поток посетителей окончательно разделил их. В этот момент произошло первое в череде странных событий, сопровождавших смерть журналиста.
Кабрера, оттесненный к стене, увидел, как толпа расступилась, и в зал вошел епископ. Выразив соболезнования семье Бланко, он повернулся, намереваясь проследовать к гробу, увидел отца Фрица и на мгновение остолбенел. Но затем со свойственной ему решительностью схватил отца Фрица за руку и потащил с собой. Они оба склонились над покойным в молитве, но у Кабреры было впечатление, что епископ отдает иезуиту приказы. Фриц слушал, молча сжимая побелевшие губы. Окончив молитву, епископ осенил крестом покойного, благословил родню, пролив последние капли святой воды на головы немногих счастливцев, и поспешно удалился. Отец Фриц не ушел, он остался, чтобы исполнить свой долг исповедника. И теперь стоял, склонив голову, загнанный в угол своей паствой.
Остаток утра прошел очень тяжело, особенно для Кабреры, который не выносил похорон. Со всех сторон он слышал идиотские замечания вроде: «Это судьба, все журналисты так кончают», «Зачем он вернулся, если у него была работа в Сан-Антонио?» и «Ах, если бы он только работал у отца». Настал момент, когда ему стало тошно, и он вышел, чтобы передохнуть и выпить кофе.
Кабрера был из тех детективов, что доверяют первому впечатлению. Как ни крути, а первое впечатление – часто самое правильное. Стоило ему увидеть агента Чавеза, он понял, что его коллега чем-то страшно встревожен, потому что вид имел хмурый и раздраженный. Они с Кабрерой вместе начинали работать в полиции в семидесятых. С тех пор Чавез по прозвищу Весельчак мало изменился, разве что поседел. Он по-прежнему носил широкие галстуки, бакенбарды