породы, хотя ее кровь была дважды разбавлена по женской линии. От деда ей передался высокий рост, крупная пластика черт, ямочка на подбородке. Материнские гены смягчили овал лица, и проявились в пухлых губах. Брюнетистая масть вылиняла до каштановой, а в цвет глаз «хорошо прожаренный кофе» добавились сливки. Но брови так и остались корбусовскими: широкими, крылатыми.
А еще от деда Сашке передалась страстная любовь к профессии. В советское время Элем Корбус был известным фотографом-портретистом. Тогда открытки с портретами популярных киноартистов продавались по всему Советскому Союзу – буквально в каждом газетном киоске. И фамилия автора была напечатана на обратной стороне каждой карточки мелкими трудноразличимыми буковками.
На пике карьеры Корбус печатался в «Советском экране», «Искусстве кино» и даже в «Огоньке». Но в девяностые, когда респектабельные издания стали закрываться, вытесненные мутным потоком желтой прессы, Элем переключился на съемки новых русских в кричащих о роскоши интерьерах их квартир и загородных коттеджей. Корбус до тошноты ненавидел гламур и пытался внести в каждый портрет хоть какой-то намек на отражение человеческой души. Но заказчики требовали, чтобы было «красиво и богато». И, как это обычно бывает в искусстве, материальный интерес вошел в конфликт с художественными принципами. Корбус решил его по-библейски мудро – «есть время разбрасывать камни, и есть время собирать камни». Девяностые и начало двухтысячных были обозначены им как «время собирать бабки», то есть зарабатывать на приличную пенсию. Поэтому, стиснув зубы, вопреки собственным эстетическим принципам, Корбус несколько лет эксплуатировал свое пока еще не забытое имя: снимал много, «красиво и богато».
В результате он смог купить две квартиры, доходы от которых обеспечивали ему «достойную старость». А в одной из комнат основной квартиры оборудовал вполне приличную фотостудию. Но как только поставленные цели были достигнуты, Корбус немедленно прекратил прием заказов от нуворишей и занялся практически дармовым преподаванием в фотошколе. Зато в полном соответствии со своими художественными принципами. Изредка он брался за коммерческие заказы, но только по знакомству. И только если заказчики не препятствовали его творческим замыслам.
Саша стала любимой ученицей деда. И не по родству крови, а по сходству взгляда на жизнь. По общности интереса к людям. Пока Саша училась и таскала Элему свои слабенькие ученические работы, тот громил ее нещадно, безо всяких уступок самолюбию (Корбус вообще был знаменит нарочитой недипломатичностью высказываний):
– Это что у тебя такое? Почему мужик столб нюхает (на снимке профиль мужчины совмещался с торчавшим сзади столбом)? Почему не следишь за задним планом? А ступни ему зачем ампутировала? У него что, гангрена что ли? Смотри: над головой – пустое небо, а на ступни места не хватило? В итоге ты сняла историю про городского инвалида-токсикомана. Плохо, Александра Федоровна! Очень плохо!
И как бы не было Сашке обидно, она вынужденно соглашалась с критикой. И даже сама присоединялась к измывательствам Корбуса над очередным провалом.
Но