в осенние туманы
бредут, как Божии стада.
Из Ганны Осадко
(перевод с украинского)
Так идти через ночь —
и упасть у Тебя на пороге,
на тряпицу – лицом,
на обивку дверей – волоса.
Когда крохой была,
то просила у дядечки Бога,
чтоб плохое прошло
и скорее сбылись чудеса.
Так идти через боль,
отдирая печаль, что налипла,
чтобы враз —
магдалинно —
и белую прядь отреветь.
…то не звоны, родной —
носом хлюпает жалкая скрипка…
Так идти через грех,
чтоб в ладонях Твоих умереть.
(оригинал 1999 года)
Утром
Дверь открылась золотая,
словно в сказку явную:
утром белочка летает
с яблони на яблоню.
Солнце землю золотит.
Чудо не кончается:
белка по небу летит,
веточка качается.
В который раз
В который раз, в который раз
в ночи морозной
погас закат, закат погас
и вышли звёзды.
И от звезды, и до звезды —
пройти немножко —
как от избы и до избы,
где свет в окошке.
Цокают копыты
Небеса над головой
синевой покрыты…
По булыжной мостовой
цокают копыты.
То пойдут наискосок,
то идут в атаке:
цок-цок-цок да цок-цок-цок,
цоки-цоки-таки!
Нам встречаться не дано
(просто невозможно).
Посмотрю я на окно
взглядом осторожным.
Вижу светлое чело,
вижу нежность взгляда —
и не надо ничего,
ничего не надо!
Как улыбка хороша
у любимой Насти!
Разлетись моя душа
на четыре масти!
На окошечке цветок
вянет позабытый.
Цок-цок-цок да цок-цок-цок, —
цокают копыты.
«Невыносимо высоко…»
Невыносимо высоко,
перед вечернею зарёю,
крылом касаясь облаков,
орёл кружился над землёю.
А на земле стоит покой.
Но кто-то, видимо, случайно
меня окликнул за рекой
высоким голосом печальным.
На вечереющей траве
ещё мерцает свет убогий.
«Здесь похоронен человек», —
прочёл я надпись у дороги.
Темнеет придорожный камень.
Тускнеет облачная синь…
Какими горькими цветами
цветёт татарник на Руси!
Уже орёл на небосводе
остановился и повис…
Он крылья тяжкие уронит
и будет долго падать вниз.
«За окошком снег лежит…»
За окошком снег лежит
в беленькой рубашке.
Чайник