к подножию сопочки и той самой речушке в два метра шириной. Идут, птицы поют, солнышко лучиками по траве играет, деревья вековые таежные – хвойные и лиственные всякие – лапами мохнатыми покачивают и листвой со светом и тенью играют. Ароматы натуральные, опять же таежные – дыши полной грудью, пока в этом уголке таежном служишь-живешь, даже если придется это делать всю жизнь до пенсии самой. А что? Воздух, тишина, экология, тайга со съестными припасами круглый год под рукой. Дети в школе рядышком… ну и так далее… Нет, все-таки нельзя сказать, что совсем уж туго сейчас приходится, к тому же, может, времена поменяются – тогда все это богатство таежное ещё и к приличному денежному довольствию приложится…
И вот идут они так, переговариваются потихоньку о житье-бытье, рыбалку богатую предвкушают… к речушке подходят, снасти готовят, использовать их начинают и даже кое-что в ведро уже положили… как вдруг… – шорох в кустах позади капитан слышит – а кругом тайга, берегов у речушки практически нет, прямо она по камешкам местности течет, и кусты густые, и деревца – почти у самой воды над ней нависают. И вот – шорох в этих самых кустах у капитана за спиной… – и возня, возня какая-то. Первая мысль, конечно, у капитана о Рыбнадзоре. Ёкнуло его сердце, и он потихоньку, жене ничего не сказав, чтоб не встревожить зазря, голову в сторону возни этой поворачивает… И что бы вы думали он перед своим носом видит?! Практически лицо-в-лицо, да что там лицо-в-лицо! – нос-к-носу (у страха-то глаза велики, как известно), на него смотрит… медвежья морда! Эта морда глядит во все свои блестящие, маленькие и хитрые глазки на капитана, нос черный курносый влажно у этой морды поблескивает, и пасть от любопытства аж приоткрыта – а там зубёшки, что частокол. Понятно – у страха глаза велики, но как тут не увидеть все именно в таком свете, если в тридцати сантиметрах от тебя среди бела дня башка медвежья образовалась – с большой арбуз.
Но капитан напрягся и панику подавил – он же все-таки мужик, да ещё офицер – и жене, не поворачивая головы в её сторону и взгляда от башки медвежьей не отводя, тихо так, одними губами, говорит:
– Бери ведро и медленно уходим.
А та все это время увлеченно рыбалит, оторваться не может. Но, видно, в голосе мужа или его полушепоте уловила что-то странное, и, оторвавшись от рыбалки, удивленно посмотрела на него – слова в горле так и застряли – лицо мужа белее мела, а капитан ей молча глазами назад показывает, мол, глянь сама. Та, как глянула, так тоже в полотно белое лицо свое и превратила – ни губ, ни щек, ни бровей с голубыми глазами не стало видно – сплошная белая маска. Однако жена офицера ко всему приучена, в том числе и мужа, если того требует обстановка, беспрекословно слушаться и быть боевой подругой во всех испытаниях. Потому, ни ойкнув, ни ёкнув, слова не говоря, наклоняется она, ведро поднимает – капитан про снасти и забыл совсем – и они медленно-медленно, глядя в лицо медведю (кто-то из охотников рассказывал, что именно так надо с медведем