убитыми и троих ранеными. В относительной целости и сохранности осталось только две машины, остальные нуждались в ремонте. Но все равно действия первого бронеходного подразделения были признаны успешными. Срочно были выданы заказы на многие заводы страны на постройку не менее трехсот таких машин. Вот поэтому Пороховщиков и оказался на юге.
II
Во второй половине марта, а точнее, двадцать первого, я на эсминце «Гневный» ушел в Николаев. До этого погода была относительно благоприятная, и еще за несколько часов до выхода ничто не предвещало шторм. Я надеялся на приятную прогулку по морю.
Через час после того, как «Гневный» вышел в открытое море, ветер стал крепчать, поднялась волна, нас стало сильно качать и, когда мы увеличили ход до двадцати двух узлов, идя против волны, стало бить носом, причем волны перекатывались даже через мостик. Все, кто там находился, промокли насквозь, и никакие дождевики не могли помочь. Были моменты, когда становилось так тяжело, что я колебался, не повернуть ли назад и отправиться в Николаев на поезде. В Николаеве были намечены два торжественных мероприятия, а раз идет война, все торжества решили провести в один день. Первое – это спуск на воду легкого крейсера «Адмирал Лазарев». Для участия в церемонии в Николаев прибыли морской министр Григорович и начальник кораблестроительного отдела ГУК генерал-лейтенант Петр Филимонович Вешкурцев. Второе – закладка первых шести десантных кораблей. Потому-то я и пошел на эсминце, понадеялся быстрее добраться до Николаева. И тут внезапно разразился шторм, а стоять в такую непогоду на мостике эсминца очень тяжело. Прежде всего, чтобы простоять несколько часов подряд на холоде и ветру, надо очень тепло одеться, иначе замерзнешь. Перекатывающиеся через мостик волны все время обдают водой; следовало бы надеть дождевик и резиновые сапоги, а нельзя, в них слишком холодно. Вот и стоишь, понемногу намокая, и крепко держишься обеими руками за поручни мостика, а ногами упираешься в палубу. Скоро привыкаешь к направлениям размахов качки и упираешься уже как-то автоматически, в такт уходящему из-под ног мостику, приседая временами, чтобы брызги разбившейся о нос волны пролетели мимо. Командир эсминца капитан второго ранга Лебедев настоятельно попросил меня удалиться с мостика и пойти в каюту погреться и обсохнуть. Но как я мог уйти с мостика, ведь это по моей милости им пришлось выходить в море, а теперь мокнуть на холодном ветру, хотя можно перейти в боевую рубку, там суше и ветер практически не дует. Да, в такую погоду море неприветливое, злое, так и кажется, что будто в порыве какой-то страшной, неведомой злобы оно разнесет наш эсминец в щепки, но он только скрипит да переваливается с борта на борт, перескакивает с одной волны на другую. Лебедев наконец уговорил меня уйти – не дай бог, я вдруг простужусь или еще что-то случится, с него спросят, почему не уберег командующего. Командиру корабля спокойнее на мостике, когда высокого начальства рядом нет, я это и сам понимал, поэтому