с ней делать; для этого и есть на свете сквоттеры. Это такие люди, которые просто приходят и говорят: «Вы спекулируете на рынке недвижимости, получаете прибыли, а между тем внутри этого дома никого нет. Это неправильно! Да, это ваша собственность, но это жилая площадь, а нам негде жить. Так что мы ее сейчас возьмем, заплатим за газ и электричество, и всё». Таково было мое мировоззрение. Я был сквоттером, протестующим. Я верил, что то, что правильно, – правильно, а то, что неправильно, мы обязаны исправить или хотя бы опротестовать. И я жил сквоттером восемь лет. То время было для меня периодом истинной свободы, потому что не было абсолютно никаких правил. Я уже был изгоем, жил вне системы, и сквоттинг только усиливал и расширял мою изоляцию от общества. Это заставляло меня все глубже и глубже погружаться в себя, и я мог сколько угодно размышлять и сочинять музыку.
Возможно, сегодня в Нидерландах и других странах жить в сквоте стало опаснее, но тогда в моей жизни было идиллическое время. Сквот был местом чистой свободы. Около ста человек жили вместе в мирном сосуществовании и творчестве. Люди в этом пространстве, в значительной степени избавленные от необходимости приспосабливаться к обществу и зарабатывать на жизнь, могли просто следовать своим творческим порывам. Поэтому у нас там было много искусства, много музыки. Фестивали. Беседы. И энергия была свободной. В те годы я написал много музыки, много спорил, и должен сказать, что именно тогда у меня развилась способность свободного мышления.
Хотя я признаю, что сквоты – не для всех, особенно сегодня, я считаю, что у каждого в жизни должно быть время и пространство, в котором он может жить свободно, хотя бы в рамках творческого отпуска. Ты отходишь от общества, потому что хочешь освободить свое сознание, но сначала ты должен научиться отпускать его. Что хорошего в том, чтобы отстраниться от всех правил, морали и этики репрессивной системы, если ты не в состоянии самовыразиться? Это просто вызовет другой вид стресса. Итак, я восемь лет прожил в сквоте, самовыражаясь. Я жил свободно в месте, где творческое самовыражение ценилось должным образом. Но в то же время я стал очень дисциплинированным. Дисциплина служила мне способом освобождения. И вот однажды тихим воскресным зимним утром я гулял в парке Беатрис, размышляя обо всем этом, и увидел тонкий слой льда на воде.
Я почувствовал притяжение к нему, которого не мог толком объяснить, но оно было необычайно сильным. Я огляделся: рядом больше никого не было. Я мог раздеться и просто войти голым в холодную воду, что и сделал. Я очень хорошо помню, что меня совсем не беспокоил холод – мне было просто любопытно. Это любопытство было гораздо сильнее, чем температура воды. Можешь себе это представить? Но хотя теперь я знаю, почему так произошло, тогда я просто испытал это[15]. И эта холодная вода оказала на мое тело неожиданное воздействие: я чувствовал себя великолепно. Я играл с тонким слоем льда вокруг меня, поражаясь тому, что у меня была возможность просто играть. Я смотрел на лед, еще ничего не понимая, –