претендентов на место художественного руководителя.
– Нам нужно только увидеть черновую концепцию постановки.
– Старая подойдет? – спросил я.
– Нет, нужно именно новую.
– Хорошо, будет.
– Отлично. Понимаю, торопить человека творческого – неправильно, но скажите: две недели вам хватит?
– Хватит.
И немедля бросился реализовать свою недавнюю идею, которая по сравнению со всеми остальными – да несравнима она! Превосходна, неизменна, идеальна. В те дни, когда Лера не выходила на работу, Кирюха оставался с ней, а я от рассвета до заката не вылезал из студии, записывал инструменты, голоса. Выдумывал сюжет, исписал не одну тетрадь; выкурил пару десяток пачек. Даже дома я сочинял. Садился за детские клавиши, наигрывал и подпевал себе. Кирюха тоже лез, тянулся ручками к полутонам:
– Не, ты нажимай вот так, – я брал его палец и аккуратно прижимал им на клавиши. – Нравится звук? Нравится?
Не спал. Совсем. Сидел и выдумывал, думал и думал, это походило на какие-то муки. Всегда хотелось лучше, одна эмоция, один смысл менялся на другой, противоположный, а вместе с тем и сопровождение, описание, герои. Наверное, стоило принести первый попавшийся под руку черновик, тот самый, нелюбимый, обыкновенный. Все равно им зашло бы, уверен. Тем не менее, я продолжал изнашивать себя и не жалеть. Постановка была почти готова, осталась пара штрихов, развязка. Катарсис прошел, не хватало только послевкусия. Откуда-то во мне пробудился давно убитый самозванец и стал меня критиковать почем зря. Ноги тряслись, как у школьника на сентябрьской линейке. Открывались новые возможности, и я их боялся. Какой же бред! Такой юношеский. Я сам рвался на этого зверя, хотел его уничтожить и занять его место, а теперь готов чуть ли не расплакаться. Загремело наваждение неизвестного, ох. Себялюбие до добра не доводит. Оно обманчиво, чарует, заводит в никуда, а уже там, на своей территории, колет в болезненные места. Жил как жил – мне все понятно, а теперь что будет, я не знаю. Когда я уже собирался сказать: «Готово!» – и отдохнуть, лечь спать и проснуться со свежей головой, зазвонил телефон.
– Евгений, добрый вечер! – заговорила знакомая рыжая голова. – Мы по поводу черновика…
– Я почти закончил.
– А мы увидели тут… Точнее услышали вашу музыку в новой пьесе….
– Какой пьесе? – удивился я. – Я года четыре ни с кем не работал, ни для кого не писал.
– Погодите, а вот я сейчас вижу афишу. Премьера в Ельцин-Центре, вы там – главный композитор.
– Чего?! – я вскочил от злости, стул треснул об пол. – Ничего я для них не писал, это какая-то ошибка. Что бы там не было – не воспринимайте это. То совсем другое, я специально для вашего театра другое сочинил.
– Мы уже отправили запись пьесы как наиболее актуальный пример.
– Нет, нет, нет! – я хватался за голову, пытаясь разбудить себя. – Это кошмар какой-то! Как вы смеете? Я же сказал – нельзя это брать примером.
– То