ни капельки не сомневалась: поколебавшись, игуменья примет ее сторону. Та же сила, которая привела к монастырю, теперь подсказывала ей это, вселяла уверенность, помогала.
И тетя вдруг тоже все поняла.
– Господь зовет тебя, Предслава. Не могу я противиться его воле и не буду, – негромко сказала она, обнимая девушку. – А князь… Да, разгневается, конечно. Надобно мне поговорить с епископом Полоцким Илией. Он поможет вразумить Святослава-Георгия.
За игуменьей последовала Предслава в монастырь. В келью тети вела узкая-преузкая длинная лестница.
От этой узости холодных каменных ступеней, от гулких звуков шагов, взлетающих под темные своды, княжне на секунду стало страшно.
Путь выбран. Но это будет очень, очень тяжелый путь. Хватит ли ей сил пройти его?..
***2
Безумно хотелось позвонить Франсуа. Расцарапать своим голосом те воспоминания, которые он лечит-лечит, да все никак не вылечит. Один телефонный звонок, чтобы убедиться: красивый мужчина, потрясающий любовник, он по-прежнему в ее власти. И сделает все. Будет ждать в аэропорту де Голля, помчится в Москву, украдет звезды с неба, заласкает до слез. Любой каприз. Ни в чем не будет отказа. Любовь расстреляла его в упор. Франсуа, остроумного, красивого, импозантного, уже не узнать в осунувшейся бледной тени. Ее тени, именно ее тени… Разумеется, собственную тень любить нельзя. Но за ней можно наблюдать, с любопытством, с презрением, изучая следы разрушения некогда сильной личности. И разрушать еще больше.
Очень хотелось позвонить Франсуа. Но Лика Вронская, покосившись на лежащий перед ней сотовый, лишь вздохнула. И переместилась из спальни в зал, подальше от телефонного соблазна.
Их последняя встреча в Москве была в равной степени и отвратительна, и прекрасна. Франсуа уже даже не говорил о свадьбе. Не просил в очередной раз попробовать жить вместе. Пройденный этап, ничего не получится, они много раз в этом с горечью убеждались.
– Laisses-moi m’en aller. Pour toujours. Tu me tues,[13] – молил он и целовал ее так, что кружилась голова, и не мог остановиться. – Ne me retiens pas, je deviens fou.[14]
Лика обещала.
Все-все-все. Больше ничего не будет. Ни растерзанной одежды, ни сладкого бесстыдного беспамятства, ни губ, распухших от поцелуев. Успокойся, мой бедный мальчик. Мы действительно слишком разные для того, чтобы быть вместе. А с этой ненормальной физической зависимостью и, правда, надо что-то делать. Невозможно ведь провести жизнь, не выбираясь из постели. А за постелью начинается то, против чего мы бессильны: разница менталитетов, несовпадение в бытовых вопросах, моя ревность, твои придирки.
И… отсутствие любви. Она исчезла в тот самый момент, когда Лика поняла, что Франсуа принадлежит ей целиком и полностью. Власть? Ответственность? Возможно. Только это уже не любовь.
Почему-то ей нравилось его мучить. Неосознанная месть бывшему бойфренду Паше, который после нескольких лет гражданского брака заскучал