под цветок, но заметив, как беспокойство на ее лице сменилось удовлетворенностью, засунул его обратно. Мать прищурив глаз, вспомнила:
– Твое свидетельство о рождении! На, положи на всякий случай во внутренний карман пиджака, пусть оно будет с тобой, а не в моих вещах.
Проследила, чтобы Ленни все сделал правильно, и только тогда сказала то, чего говорить явно не хотела:
– А теперь мы должны идти. И быстро.
Она накинула легкий платок на русые, отливающие золотом волосы, заплетенные в толстую косу, взяла узелок с едой, чемодан с самыми необходимыми вещами и документами, и они поспешили к выходу.
Ева, будучи честной женщиной, не могла оставить квартиру, не заплатив за проживание. Она сунула оторопевшей хозяйке деньги, и ничего той не объясняя, было некогда, кинулась через задний вход во дворы, таща за руку сына.
Дом, милый дом, такой родной и уютный, быстро исчез из виду.
Нанятый экипаж на выезде из города остановили и перевернули пьяные, смердящие алкоголем и табаком, чистокровные арийские молодчики. Они тупо ругались, проклиная жидовскую бороду какого-то Маркса, при этом обрезая поводья в упряжи. Пока они были заняты перепалкой с извозчиком, который доказывал, что он – чистый немец, мать и сын, скрытые крыльями ангела и потому невидимые для людей, поспешили уйти как можно дальше от опасного места.
Демон, внутри самого наглого типа, управлял его рукой с ножом и, криво усмехаясь, следил за действиями человека. А тот, вонзил нож в грудь кучера несколько раз, склонился над лицом умирающего и с нескрываемым наслаждением наблюдал, как из того вместе со струйкой крови изо рта, вытекает жизнь.
Лошадь увели, а ее хозяин остался лежать на мостовой узкой безлюдной улочки в кровавой луже.
Но Ева и Ленни этого не видели. Вскоре и ночной город скрылся за деревьями.
Теперь добираться до пункта назначения, тупиковой железнодорожной станции, придется пешком и без денег, отданных за перевозку вещей.
Они шли всю ночь и весь день по тропинке вдоль главной дороги и при появлении чернорубашечников прятались в зарослях, останавливались только, чтобы наскоро поесть и немного передохнуть, избегая заходить в близлежащие деревушки. Идти прямо по ней, не таясь, и отдыхать на ее обочине уже было слишком опасно. На ней уже вовсю хозяйничали наци, упоенные безнаказанностью и непротивлением загипнотизированных неариев. Они носились по ней на лошадях или шли небольшими группами, не строевым шагом, но и не как гражданские.
Ева переживала, что сын не сможет осилить столь напряженное передвижение, но Ленни оказался настоящим маленьким мужчиной, не позволяющим себе ни слова недовольства, ни упреков, ни капризов.
– Мама, куда мы идем?
– Мы должны сесть на поезд, который увезет нас из этой страны, здесь для тебя слишком опасно.
– Почему только для меня? А для тебя?
– Для всех опасно, но ты должен остаться живым, даже ценой моей жизни.
– Почему ты так говоришь? Я не понимаю.
– Поверь мне. И смотри под ноги, пожалуйста,