нужно дать спуску? Кому тут дать поблажку, погладить по шёрстке и снизойти к слабостям?
Они рассмеялись вместе.
– Клумбы устраивал не я. Моя часть – это заросли, там, подальше, и некоторые животные. Малая часть, малая! Так что я хвалил не себя, а коллег. Аллеи тоже не мои, извините. Так что продолжаю с чистой совестью. Можно? О, спасибо! Этот парк мы построили, беря пример с французов. Это в Европе, на первом уровне живут такие люди – французы, и у них были парки, и всё там было симметрично, вдоль одной оси, центральной аллеи, деревья и кусты образуют прямоугольники или треугольники и подстрижены в виде разных фигур. А ещё расставлены скульптуры. Скульптур здесь нет, бюджет не потянул, а французские короли, которых бюджет волновал меньше, переняли это у итальянцев, своих соседей. Лоренцо Медичи Великолепный, такой знаменитый был дядя, жил в городе Флоренции и строил там парки и сады. Тоже, видимо, с бюджетом было неплохо. Итальянцы подсмотрели это, в свою очередь, у султанов, живших в пустыне и строивших там для себя и своих жен такие парки ещё до нашей эры.
– Вы все трое – султаны нашего времени, хранители культурной традиции всего человечества, да? И когда в бюджете появятся средства, ваши мраморные бюсты поставят на центральной аллее и каждому дадут по одной дополнительной жене. Или по две?
– Можешь смеяться, пожалуйста. Посредине парка, куда мы с тобой пока не дошли, там фонтан, отсюда слышно, если прислушаться. Ещё мы добавили заросли. И вот это как раз уже я. То есть, где заросли, где беспорядок – там я. Скромные такие джунгли, где вьют гнёзда разные весёлые птички. Ну, ты, конечно, всё про них знаешь. Имею в виду тропических птиц.
– Нет, не знаю, Паолиньо, – улыбалась она, – опять дурочка, опять ничего не знаю.
Паолиньо встал со скамейки:
– Может, пройдемся к фонтану, посмотрим? Алекзандер устроил его весьма необычно, тебе понравится.
– Нет, давай останемся здесь, и прости, если я тебя обидела, – она встала рядом и смотрела на него, моргая, немного снизу.
Элиастелла была красива той юной и острой красотой, которая быстро исчезает, оставляя лицу усталость, а фигуре – болезненную худобу, но сейчас эта ангельская хрупкость, чёрные прямые волосы, бледное узкое лицо и светло-голубая радужка длинно вырезанных глаз чуть не физически ранили его. Такая беззащитность – и такие колючки. Он вдруг, как-то неожиданно даже для самого себя, наклонился к ней и поцеловал куда-то между виском и щекой. Она прищурилась и внимательно посмотрела ему в глаза.
Он отвернулся и пробормотал:
– Ах ты, господи, что это я… Извини.
– Извинить, что ты это ты?
Он не смотрел, но голос у нее был холодный.
– Ну да, правильно сказала. Это был я. Глупая такая импровизация. Извини, больше не буду. Я тебе не говорил, что мне ужасно нравится твое имя?
Она помолчала и сказала:
– Резкие какие переходы, про имя что-то не припомню. Не подлизывайся.
– Значит, не говорил, только хотел. Ну, зато теперь вот сказал. И я бы подлизался, если б можно было повторить, но шансов, как я вижу, мало. Ещё я тебе не