уверены, что это он. Человек, прибывающий на Верховую?
– Так вы ему сказали: на Верховой, я полагал, на Сортировочной.
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Извините. Да, почти уверен.
– Почти или совершенно? – голос звякнул металлом, будто в отдалении прогремел гром. – Как мне докладывать господину Савинову: «точно» или «как всегда»?
– Извините, Анатолий Ефремович, но абсолютно точно никак не могу сказать, пока не повстречаюсь с ним, не проведу предварительную беседу.
Старик нервно откашлялся. Посмотрел на хозяйку: та по-прежнему стояла у стойки бара, вытирая невидимую пыль. И чутко вслушиваясь, он ощущал это, в каждое слово разговора. Возможно, она даже слышала что-то из слов его собеседника.
– Поймите, полковник, на поиски больше нет времени. У нас вообще его не осталось, этого времени, – он ругнулся, сбавив тон, отстраняя трубку от губ, старик все равно слышал каждое слово, и вздрогнул после этой тирады. – Вам, как никому другому, известна вся тяжесть нашего положения. И вы должны понимать, что двадцать пятый или тридцатый раз – это уже слишком.
– Но как иначе искать, скажите на милость? Ведь отыскать человека куда сложнее, чем иголку в стоге сена, гораздо….
– Повторяю, слишком! Хорошо, вопрос о финансировании вашей кампании не стоит, хорошо, что вы не используете ни наши ресурсы, ни время наших курьеров. Но сколько же можно ждать! Ошибись вы два, три, ну пять раз, я бы понял. И ответил, да, с кем не бывает, да, человека искать сложнее, чем пресловутую иголку. Ваше спасение в том лишь, что господин Савинов отчего-то доверяет вам настолько, что позволяет тянуть время и вешать лапшу на уши вот уже семь месяцев. За это время мы потеряли…. Да столько всего безвозвратно потеряли. Лучше подумать, с чем мы остались. А если все, о чем вы говорите – чушь? Если так?
Старик молчал. Собеседник, выдохшись, замолчал так же. Хозяйка опустила стакан на столик, старик немедленно оглянулся на звук. И снова приник к трубке.
– Мне кажется, у нас нет другого выхода.
– Вам кажется, – но слова были вялыми. Собеседнику нечего сказать в ответ. В глубине души он и сам надеялся разве что на помощь вот этого странного старика, внушившего и ему и его начальнику идеи столь противоестественные, что лучше бы о них и не распространяться. Потому что все прочие надежды умирали: одна за другой. Осталась лишь эта, последняя.
Верно, в точности так же утопающий судорожно хватается за соломинку, прежде, чем покинуть этот бренный мир. И в голосе собеседника проявилось именно это ощущение – судорожного цепляния за соломку, такую хрупкую, такую крохотную, разом исчезнувшую в кулаке – да разве может она выправить положение, спасти; да нет, хоть чем-то помочь?
Стоит ли понадеяться на немыслимое, уверовать в невозможное? Вопрос, в сотый раз поднимавшийся из глубин рассудка и тотчас загонявшийся обратно. Там, где перед неизбежным пасовал разум, чувства пытались отыскать тропку к спасению. Почему бы