близко и вдруг заплакала. Я как раз исполнял арию Ленского из оперы «Евгений Онегин» Чайковского – мой коронный номер, не один конкурс с ним выиграл. Я даже испугался – подумал: «Может, сыграл плохо?» А она достала монету, завернула в шелковый платок и положила мне в руку. – Я показал Гришке надушенный платок с вышитыми на нем латинскими инициалами «I. T.».
– Да ты, Шишкин, оказывается, галантерейной души человек! На сопливой барышне полуимпериал заработал!
Я уловил в голосе Гришки завистливые нотки. Он стряхнул картуз, вернул мне все монеты, кроме пятирублевки. Ее спрятал к себе в карман.
– Увидит кто – отберет. Разменяю – отдам. Айда за мной! Закатимся в трактир, наедимся от пуза! Отметим твой… как ты там сказал – дебют? – Гришка припустил по Осыпной. – Только к процентщику заглянем, пока не стемнело.
С Осыпной мы свернули на Ошарскую. На первом перекрестке Гришка отодвинул доску в заборе и проскользнул в дыру, меня оставил ждать снаружи.
На улице заметно похолодало, на город понемногу опускались сумерки. Я достал из рюкзака ветровку, накинул на голову капюшон, чтобы не привлекать внимание, и слился с забором.
Ошарская мне не понравилась: народ здесь обитал подозрительный, в основном подвыпившие оборванцы. Издалека доносились протяжные песни, которые раззадоривали без того не умолкавших собак. Бревенчатые домишки делали улицу похожей на деревню, кирпичных зданий было раз-два и обчелся. От взглядов проходящих мимо людей мне сделалось совсем нехорошо – я отодвинул доску и проскользнул в дыру.
Оказался я внутри просторного двора, общего для нескольких строений, с раскиданными по периметру поленницами и белыми пятнами развевающихся на ветру простыней. Побродил туда-сюда вдоль забора. Посмотрел на часы – девятнадцать пятьдесят пять. Прошло пять минут, еще десять – Гришки все не было.
«А если он исчез с моими пятью рублями?» – обдала меня жаром шальная мысль. От нее стало совсем тоскливо. Ведь я про Гришку ничего толком не знаю. Можно, конечно, найти его дома, на Студеной, если это вообще его дом…
События сегодняшнего дня начали разворачиваться в моей голове совсем в другую, неправильную сторону. От волнения я стек по забору на сырую траву и обхватил липкую от брильянтина голову руками.
С улицы послышались голоса. Говорящие остановились где-то совсем близко, у забора. Прямо за моей спиной раздался пробирающий до мурашек хрипловато-сиповатый бас-баритон:
– Все понял? З-з-завтра в полночь приступим. Наш орел отбудет на выставку тушить пожар, а вы с Сивым за-за-заберетесь в дом. Окно кабинета выходит на за-за-задний двор, второй этаж, третье справа. В кабинете за столом у стены – портрет, за портретом – сейф, в нем бумаги. Сейф вскроешь, бумаги сожжешь, все без разбору. Если найдешь деньги или ца-ца-цки – все твое.
– «Балериной» вспороть али Акробата с собой взять? – Голос второго был живее и моложе, этакий лирический тенор.
– Возьми Акробата, нам г-г-главное