с Клашей к ней прибились, как же это кстати… Людмиле сейчас позарез необходимо заморочиться делами, заботами, суетой. Заморочиться и вышибить из глупой башки все ненужные, опасные и тяжкие мысли.
Люда предложила, а Анисья не стала возражать, что они с Клавдией поживут пока у нее – недолго, день-два, может, чуть дольше. Анисья наотрез отказалась занимать хозяйкину кровать и постановила, что поселится на кухне, иначе ей придется уйти. Людмила поинтересовалась, где родятся и воспитываются столь щепетильные девицы, на что получила немного смущенный ответ: «В Карасевке». Людмила не поверила и потребовала показать паспорт. Давно, кстати говоря, следовало это сделать, но было неловко. Тоже, выходит, щепетильная. Анисья паспорт предъявила. В нем черным по белому значилось, что местом прописки гражданки Черных Анисьи Васильевны является село Карасевка Воловского района Тульской губернии.
«Офигеть», – подумала Людмила, возвращая документ.
– У меня тоже имеется условие, – строго проговорила Люда. – На расспросы соседей ты будешь отвечать, что снимаешь у меня угол. И никаких комментариев. Можешь, конечно, добавить, что твой муж затеял ремонт ваших апартаментов, а гостиничных номеров ты не переносишь.
– Разве поверят?
– Их проблемы. Если спросят, сколько я с тебя беру, отвечай, что это коммерческая тайна, и отправляй ко мне. С ними я разберусь сама. Ты поняла меня, Анисья?
– Да, все понятно. Спасибо.
– На здоровье. Сейчас я на третий поднимусь к одному дядечке. Нам надо соорудить для Клаши колыбельку, а подручных средств у меня нет. Но у него точно найдется. Дверь никому не открывай, я скоро. Телефон – в коридоре на стене, мой мобильный я тебе сейчас черкану на всякий случай. Продержишься тут одна минут двадцать?
Анисья робко улыбнулась. И снова сказала: «Спасибо».
Николай Никитович был дома, а Люда беспокоилась, что не застанет его. В этот час он мог выгуливать свое домашнее животное, коим являлся пес по кличке Шарик немодной нынче породы «ньюфаундленд». Вообще-то изначально собакен был не Шариком, а Гришкой, но Николай Никитович рассудил, что не стоит окликать человечьим именем тварь бессловесную, тем самым унижая всех его тезок напропалую, начиная от святого Григория Богослова, почившего в четвертом столетии нашей эры, и заканчивая пятилетним Гришуткой, гоняющим на трехколесном велике по детской площадке двора.
Черную кудлатую махину подкинула Никитовичу внучка Маша, а той поручил ньюфа ее парень перед уходом в армию – вроде как в знак особого доверия и в залог верности и любви. Сын Николая Никитовича, он же Машкин родитель, отнесся к миссии без энтузиазма, сноха, у которой обнаружилась аллергия на песью шерсть, возражала еще энергичнее. Пришлось Никитовичу дать временный приют животине у себя, однако при условии, что Машка будет часто навещать их обоих.
– Людмилка? Ты? Заходи, а я сейчас только звук приглушу, – распахнув дверь, проговорил Николай Никитович