– и туда, и сюда, и какие-то башенки с ней строят, и в прятки играют. Может, у них братья-сестры младшие и они по ним скучают? Даже и не знаю.
– Учительница нормально общалась с Баренцевой?
– Да почитай, что вовсе не разговаривали. Ну, или я не видела. Вы учтите, меня ведь по выходным тут не бывает… Может, они по субботам чаи гоняли на крылечке или винцо белое с виноградом употребляли.
Может, мысленно согласился Макар. Но что-то ему подсказывало, что не было ни чаев, ни крылечка, ни белого винца с виноградом.
11
Повариха, Магдалена Мирчева выразилась о Баренцеве гораздо определеннее.
– Никчемушник! – Полные красно-синие губы скривились. – Захребетник он, и больше никто! Оксана Ивановна загнала себя, как лошадь! Ты понимаешь, сколько нужно бабе вкалывать, чтобы вот это все в порядке содержать! – Она широко вытянула перед собой руки, словно преподнося Илюшину каравай с тремя коттеджами, машинами и домработницами, увенчанный клумбой. Руки у Магдалены были короткие и крепкие, как у борца сумо, волосы стрижены по-мужски, и вся она была крепко сбитая, без намека на рыхлость, с глубоко посаженными блестящими черными цыганскими глазами и густым баском, и двигалась так целеустремленно, словно собиралась впечатать собеседника в стену. – Я тут пять лет служу. Сердце за нее кровью обливается. Присосался, кровосос. Тьфу!
Она сплюнула на пол и ожесточенно растерла тапочкой. Тапки у нее, как заметил Макар, были не простые, а немецкой фирмы, производящей ортопедическую обувь; стоимость одной пары начиналась от десяти тысяч.
– Это мне она купила, Оксана, – сказала Мирчева, заметив его изучающий взгляд, и подняла левую ногу. – Ать! Видал, какая подошва? Я в них у плиты три часа могу крутиться, и ничего! Хошь – на балу отплясывай, хошь – лезь на Эверест! А! Понял! И ни одна коленочка не развалится. Оксаночка Ивановна заказала мне! Прямо сюда приехал мужчинка, ласковый такой, сладенький, как леденчик! – Она облизнулась. – Выгрузил из багажника двадцать коробок.
– Двадцать? – усомнился Илюшин.
– Может, и все тридцать! – Она презрительно взглянула на него, не верящего в такое богатство исключительно по нищете своей души и ничтожности опыта. – Я примеряла их, выхаживала тут, как королева. Выбрала эти. А Оксаночка Ивановна их оплатила. Понял! Вот так-то! А этот только на словах вежливый, но от него поступка мужского не дождешься. Ничтожество он. Десять лет сидит на шее у нашей хозяйки, ни дня не работал. С какой стороны половником суп зачерпнуть – не знает.
– Я слышал, Юрий Алексеевич полностью взял на себя воспитание Лены, – заметил Макар.
– Ха-ха-ха! – Магдалена выплевывала «ха», словно расстреливала автоматными очередями. – Взял он! Знает, с какой стороны подойти. Если бы не Ленка, его давно погнали бы отсюда ссаными тряпками! На кой ляд он здесь нужен, дармоед? Бабы-то наши вкалывают, горбатятся целыми днями! А Ленка весь день в садике, круглый год! У них даже летом всякие программы, то танцуют, то английский учат… А уж он упахался, бедненький, по вечерам с собственным