***
Солдат играл на раненом рояле,
В затишье перед боем, «Венский вальс»…
Война казалась просто нереальной,
Покуда эта музыка лилась.
И даже ветер замер в заоконье —
Не холодил дрожащую листву.
Солдат играл… закрыв глаза от боли —
От партитур, сгоревших на полу…
От битых стёкол, обгоревших щепок,
От паутин и листьев по углам…
Вальс Штрауса казался здесь нелепым,
Средь хлопающих взрывов тут и там.
Но он звучал! С неудержимой силой,
Назло войне, разрухе и смертям…
В нём столько в жизнь надежд и веры было,
Он был, как обращенье к небесам!
Старинный вальс, на раненом рояле,
С глубокими рубцами от стекла…
Но клавиши восторженно звучали,
И их не беспокоила война.
Рояль был стар и знал, что вальс тот вечен;
Война сожгла все ноты, но сейчас…
Назло и ей, и смерти, в бесконечность,
Плывёт бессмертный Штраусовский вальс!
Елена Зарщикова
Я помню всё! Я не забыла!
Тот мир… Он был совсем иным.
Там пахло порохом и гарью.
Тот мир в мечтах лишь был цветным.
Там за свободу воевали.
Война сближала там солдат
В боях жестоких и кровавых.
Там каждый говорил всем: «Брат».
Там умирали не для славы.
Была другой тогда земля:
Багровой, липкою от крови.
Там не трава на ней росла,
А люди корчились от боли.
Парила в воздухе там смерть
И боевые самолеты.
Там не был слышен детский смех,
А только плач и крик их звонкий.
Там умирали, чтобы жить,
Переродившись в своих внуках.
Чтоб в будущем счастливым быть,
Не зная горя и разлуки.
Там ценностью считали хлеб
И каждой крошкой дорожили.
Лишь он один был на обед…
Мы помним все! Мы не забыли.
***
Сегодня Лизе восемь лет.
Вновь в лес беру её с собою.
Зима. Мороз. Наш стынет след.
Мы пилим старый дуб пилою.
Немеют пальцы на руках.
Она от боли тихо стонет.
Скрывая слёзы на глазах,
К земле свою головку клонит.
«Отец на фронте! Ты должна
Мне помогать!» – кричу ей гневно.
Ведь Лиза старшею была…
Худою, кроткою и бледной.
Я злюсь за это на себя
И нервно губы в кровь кусаю:
«Ах, Лиза, девочка моя,
Ещё чуть-чуть я обещаю!»
А после в тишине ночной,
Когда уткнувшись носом в стенку,
Она уснёт, а я с мольбой
Пред нею встану на коленки.
И прошепчу, слезу смахнув:
«Прости меня, моя родная!»
Коснусь губами её рук
И лягу рядышком с ней с краю.
От голода