с тем вполне ощутимой суверенности. Очень часто происходит чудо второго их рождения. Наедине с самими собой эти «щедринизмы» начинают жить и вести себя совершенно по-новому – отзываться на наши ожидания, уже никак не связанные с собственно авторскими конкретными сюжетами.
Обращаясь к вероятному читателю-другу, Салтыков- Щедрин писал: «Я надеялся не столько на то, что ты в совершенстве усвоил себе механизм чтения, сколько на твою проницательность и догадливость, на то, одним словом, что ты не только читать, но и понимать можешь» (6, 221).
Многие вечно злободневные, ключевые явления и универсальные понятия нашей жизни оцениваются автором с самых разных сторон. Вот, к примеру, как плодотворно размышляет писатель-сатирик о патриотической культуре, о сложном спектре чувств, которые с детских лет естественно и органично укореняются в человеке. Он предупреждает, имея в виду ненасытное племя предприимчивых хищников: «Отечеству надлежит служить, а не жрать его…» (13, 417). Горестно язвит по поводу лицемерной путаницы понятий: «Наилучшее выражение патриотизма заключается в беспрекословном исполнении начальственных предписаний» (7, 162). С болью душевной искренне признаётся: «Отечество есть тот таинственный, но живой организм, очертания которого ты не можешь для себя определить, но которого прикосновение к себе ты непременно чувствуешь, ибо ты связан с этим организмом неразрывною пуповиной» (13, 391)…
Слог у Салтыкова-Щедрина очень богат на иронические оттенки. То автор проникновенно лирически говорит «от себя». И тут же, словно бы в насмешку над собой, принимается рассуждать о том же самом предмете горестно саркастически. А вскоре, едва заметно переключает наше внимание с прямой речи на несобственно-прямую, с чужеродными вкраплениями – «от персонажей», чей интеллектуальный потенциал потрясающе разнообразен. Здесь и умники-скептики, и восторженные наблюдатели, и недалёкие ревнители «порядков», и угрюмые ненавистники, и свирепые распорядители…
В этой книге мы представляем как тексты, принадлежащие автору-повествователю, так и восходящие к его сатирическим по преимуществу героям. Иногда в выбранных отрывках без дополнительных пояснений упоминаются самые известные из щедринских собирательных персонажей, ставшие крылатыми и не требующие специальных комментариев (помпадуры, глуповцы, пошехонцы).
Вынесенные в заголовок этой книги понятия «иронические и саркастические мысли» имеют в виду разную градацию комического и сатирического в приводимых текстах: иронические фразы таят в себе скрытую форму тонкой насмешки; сарказмы – едко насмешливые, язвительные по преимуществу речевые периоды. Мы обращаемся здесь и к суждениям Салтыкова-Щедрина, исполненным проникновенного лирического пафоса.
Помимо кратких и относительно завершенных текстов, приводятся избранные «усеченные» щедринские комические словосочетания, сближающие традиционно не сближаемые понятия и оценки…
За порогом этого собрания