и ублюдскими кознями. А если и находились на голову болезные, то по возвращении (при условии, конечно, что кто-то возвращался) их славословили, боготворили и вообще пропагандировали культ личности. В конце концов тогдашнему Императору это всё порядком осточертело, так как его жизненным кредо были пословицы: «Кто не с нами, тот не с нами», «Вся власть мне» и наконец «А чё это они носы воротят от остальных, а?!» Принципы Императора не совпадали с бытом некропольцев, и посему решено было город поставить в позу краба, а то ишь как разболтались! Свирепые воины Империи, культивирующие боевой стиль «ударь со спины, бей лежачего», во мановение ока призвали непокорных к ответу. Император сам лично справил нужу в городской ратуше в главном её зале, а вот какую нужду, история снисходительно умалчивает. Нынешний Император жалел, что не ему выпала честь нагадить в Некрополе. «Уж я бы там ого-го!.. Я бы им эге-гей!.. Да я бы!..» Дальнейшие восклицания августейшей особы всегда прерывались визгом и истерическим хихиканьем.
Известно, что во времена описываемых здесь событий Некрополь представлял собой груды камней и купы чахлых деревцев. Мало кто отваживался провести ночь хотя бы на подходах к городу, ибо ходили слухи, легенды, басни, сплетни и анекдоты о том, что там НЕХОРОШО. Не страшно, не мерзостно, а просто – НЕХОРОШО. А может, эти слухи распускали цивилы, которым любая царапина на стене кажется заговором против моральных устоев и предвестием упадка цивилизации.
Но Шмеле и его разудалой компашке было пофигу на современные страшилки, и по этой причине они довольно бодро топали в сопровождении осликов уже битый час в направлении Некрополя. За это время им попался только наглый до бесстыдства пацан, который заявил, чтобы ему «дали по-быстрому сигарету». Норман, услыхав такое, вытянул физиономию до земли, Кыся – тоже (добавив: «Да как ты смеешь так разговаривать со взрослыми!»), а Шмеля, подойдя к дерзкому пацану и отвесив ему пендаля, процедил:
– В следующий раз говори не «дай-ка сигарету», а «дяденьки, угостите, пожалуйста, сигаретулькой, в натуре».
Оставив наглеца барахтаться в пыли, они тронулись дальше. Из всей банды один Кыся в течение двух часов не переставал поражаться ублюдковастости нынешней молодёжи.
– А ты и рад, гад, – заметил Шмеля. – Небось заприметил свежее мясцо для своей «Серости…»?
– Кто? Я?! – сквадратил глаза тот. – Ни в жисть! Просто размышляю, куда мы катимся. Вот в моё время!..
Звонкий подзатыльник прервал демагогию Затюканского. Удаляясь всё дальше и дальше от всевидящего ока Гекса, Шмеля борзел с каждым пройденным шагом, причём борзел не по-детски, без всяких намёков давая понять, кто в отряде главный.
***
Ветер бродил между стенами ущелья, перекатывая камешки. Кроме его басовитого завывания ничто не нарушало молчаливый покой угрюмых скал… Ничто? Фиг-то там! Кто-то необычайно громко топал по каньону, далеко распространяя звуки харкания, непотребной песни и ругательств – последние в изобилии сыпались направо и налево, когда неведомый путник в очередной раз спотыкался. Впрочем, неизвестным