есен и молитв – мощнейший инструмент медитации. Медитация же, в свою очередь, необходимейшая психологическая практика, без которой человек перестаёт быть sapiens. Стихотворная вибрация сначала воздействует на горячее подсознание, и только потом анализируется холодным рассудком – в отличие от прозы, с которой всё происходит ровно наоборот. Строфы, словно баллистические ракеты-носители, точно доставляют боеголовки-мемы в любую точку мозга. А если они подкреплены запоминающимися мелодическими ходами и гитарными риффами – берегись! Тем интереснее придумывать такие стихи, тем большая ответственность лежит на поэте – не уголовная, разумеется. Высшая ответственность перед собой и космосом.
Павел Алиев понимает это, его стихи необыкновенно притягательны и живительны. Они наполнены особым взрывоопасным «веществом», заставляющим читателя не просто сопереживать автору и его лирическим аватарам, но и задумываться над устройством человека и цивилизации, над чем-то глубоко личным или чем-то по-настоящему общественно значимым.
Поэт Алиев равнодушен к дешёвым формальным трюкам, к вычурной оригинальности или дешёвому эпатажу. Ему интересны не внешние спецэффекты, а смысл, точная метафора и прицельное попадание в узловую точку темы. Это отличает и то, что написано им на уже готовые мелодии, и стихи «для глаз», пока не спетые, хотя большинство из них обладают живой внутренней музыкой.
И от читателя Алиев ждёт не простого сопереживания, а именно понимания, желания во всем добраться до самой сути.
И у меня нет никакого сомнения, что такого умного, великодушного, открытого красоте и добру читателя он найдёт.
Добро пожаловать в миры Павла Алиева, в них интересно.
Александр Елин, поэт, продюсер
Стихи
«В снегах и гранях бытия…»
В снегах и гранях бытия
Я душу кропотливо прятал
От света, тьмы и грязных пятен,
От гнева, горя и стыда.
Бронёй надёжною укрыв,
Я отпускал себя на волю,
Изголодавшейся ладонью
Я пил тепло плакучих ив.
Я упивался. Я горел.
Смотрел на блики отрешённо
И белым, серым, красным, чёрным
Окрасить душу захотел.
И краска въелась вдруг в меня,
И краска въелась в мою душу.
Жару и дождь, грозу и стужу
Нашёл я в гранях бытия…
«На каждый день и на урочный час…»
На каждый день и на урочный час
Мне отведён тариф, без выбора и вздора.
Оплата наперёд, за свет бездонных глаз,
За нежность тихих плеч, за негу без укора.
А был тариф с лимитом выходных…
Не отменить и не вернуть контракты,
Насобирав, как хвою, цифры, факты,
Уйти в бреду, но на своих двоих.
И городить дрожащею губой,
Домыслив образ бегло и нелепо,
О том, как неумело ты весь слеплен.
О том, что на душе был мезозой.
Но в тот урочный час и каждый день,
Когда тариф включаешь безлимитный,
Ты понимаешь – цифры как молитвы,
Ты набираешь. Ждёшь. Её ты тень.
Исповедь
Я лёгкие пути не выбирал,
И не стелился путь мне под ноги покорно.
Без гимнов, песнопений и забрал
Я шёл вперёд, и я горел, как ворвань.
Метались тени, мчались мимо дни,
И панцирь рос ороговевшей кожей.
Я в клочья рвал, и я бесцветил сны,
Охапкой их бросал на выжженное ложе.
От пропасти до пропасти был шаг,
Я сотни раз стирал себя до праха.
И форматировал. Себе же лютый враг,
Делил с собой последнюю рубаху.
Но вынося жестокий приговор,
Свой гордый дух отчаянно бичуя,
Я твёрдо знал: я вынесу позор,
Когда толпа твою судьбу смакует.
«Не ставили диагноз – в списках нет…»
Не ставили диагноз – в списках нет.
Не числится, не значится, не знают.
Чернильной линией коробился ответ,
Да в небе он кружился птичьей стаей.
И не было отмеренных нам доз,
И панацей от этого не будет.
Я встречи жду отчаянно. Взасос.
Кто хочет – тот всегда и всё осудит.
Но мой язык немел… несмел и чист.
Перед тобой, как удивлённый странник,
Я