преставился, когда на допрос чекисты выкликнули. Но мне это родство потом в жизни помехой не стало… – Преображенский говорил и говорил. – Зачем еще одна книга, где о советском прошлом так плохо?.. Денег на ее издание я не дам… Но не спешите откланиваться, – остановил диакона несостоявшийся спонсор, – у меня к вам деловое предложение. А что если вы напишите такую книгу, где коллективизация, террор и все подобное было только во благо, во имя высшей цели? Вот это вас сразу выделит из мутного потока! А я готов платить вам жалование каждый месяц, такое же, как у вас в храме. Подумайте.
Диакон вышел на крыльцо, нашел взглядом маковки церковных куполов невдалеке и, прошептав молитву, перекрестился.
Рассказы
Тост
Отец Федот – из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли слегка не в себе.
Из армии его выгнали. По особой он бахвалится причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, дурак замполит на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот за него заступился. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много ели, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.
Короче, оказался Федот в доме у стареньких родителей в деревеньке возле стен монастыря. Тихую обитель, бывшую полузаброшенным музеем под открытым небом, стали восстанавливать, потребовались трудники. Федот тут и оказался кстати. Плотничать его еще в детстве научил дядька.
Потом забрали Федота в алтарь храма прислуживать, кадило подавать.
– Веруешь? – спросил игумен у Федота.
– Верую! – ответствовал тот.
– И слава Богу!
Самоучкой – где подскажут, а где и пнут – продвигался Федот в попы. В самом начале девяностых эта профессия стала востребованной, понадобились кадры. А где их сразу «накуешь» средь напичканных советским мусором голов? У кого хоть чуть-чуть просветление образовалось, как у Федота, тому и рады…
В церкви, как в армии, единоначалие, и отцу Федоту к тому не привыкать. Тут он – в своей тарелке.
Но иногда выскакивало из него прежнее, прапорщицкое. Бывало, служит панихиду. Какая-нибудь старушка не расслышит, как прочитали с поданной бумажки родные ей имена – с соседкой заболтается или еще что, затеребит настойчиво отца Федота за край фелони: уж не поленился ли, батюшка, моих помянуть?
– Так! – хватает ее за шиворот Федот и отработанным голосом оглашает ей на ухо список, как команду на утреннее построение: – Слышала?!
– Ой, батюшка, слышу! – испуганно отвечает старушка.
Отец Федот поворачивается к остальным и с грозными нотками в голосе:
– Кто еще не слышал?!
Все пятятся…
В определенные моменты на литургии молящиеся в храме должны становиться на колени. Но бывает так, что, кроме знающих богомольцев, зайдет много случайных людей. Стоят, глазеют, а то и болтают.
Отец