половины капитанской зарплаты.
– Ну что, снова вместе? – радостно спросил Вилька. Ему чертовски нравилось его нынешнее положение: Нисаметдинов явно повысил свой «социальный статус» в этой компании.
– Вроде как, – неопределенно ответил Агуреев. Впервые за многие годы ему было неудобно за свою старую, пропыленную и многократно стиранную полевую форму: выдачу новой снова задержали. В казарме она еще не казалась непригодной, а здесь, в ресторане, капитан явно чувствовал себя не в своей тарелке. Особенно когда заиграла музыка и молодые девчонки пошли к маленькой эстраде, танцевать.
Блоха держался в кабаке спокойно, хотя Николай знал, что за Сашкиной спиной осталось три с лишним года госпиталей и более десяти операций – дорого ему дался тот последний бой. А не подоспей «шилки» Огурца – там бы и остался лежать, на выжженных желтых камнях низинки, в которой его разведвзвод так ловко зажали «духи».
«Молодец все-таки Вилька», – тепло подумал Агуреев о друге. Он знал, что и лекарства, и лучшие доктора, и даже перевод в московский ЦИТО – Центральный институт травматологии и ортопедии – все это дело рук, а точнее, кошелька, Равиля Нисаметдинова. Зарплаты Сашкиной мамы на эти мероприятия никак бы не хватило, даже если бы она вовсе отказалась от еды, а на работу ходила в бабушкином халате.
– Итак, господа (Николай вздрогнул: он еще не привык к подобному обращению), – начал Равиль, – приступим ко второму этапу наших совместных действий.
– Какие у нас могут быть совместные действия? – заулыбался Николай. – Разве что раздолбать из «шилки» твоего конкурента?
– Неплохая идея, – отметил Вилька. – Но конкурента всегда лучше просто купить. И шуму меньше, и риска никакого. Короче. Я хочу, чтобы вы работали у меня в продуктовом. Вошли, так сказать, в бизнес.
– Я вообще-то служу, – усмехнулся Агуреев. – А Санек, может, и войдет. Но – очень медленно.
Блоха показал Агурееву кулак и улыбнулся. Сидя напротив, он потягивал через соломинку принесенный официантом аперитив. Был, как всегда, спокоен, только чересчур бледный.
– Невелика проблема. Погоны – не кожа, можно и срезать, – объяснил Нисаметдинов. У Агуреева неприятно защемило сердце: для него, повоевавшего, погоны не были просто клочком ткани с картонкой.
– Вилька, – спокойно, без какой-либо аффектации, произнес Болховитинов, – следи за речью. А то получишь костылем.
– А чего я такого сказал? – ушел в защиту Равиль. – Если армия своих офицеров не то что не ценит, а даже не кормит, зачем ей служить? И мы же с тобой говорили раньше. Я хочу палатки ставить у магазина, вы мне нужны. Оба. За один день заработаете больше, чем за месяц. Ты что, на пенсию собираешься жить? – Нисаметдинов даже обиделся: разве он не хочет сделать своих друзей обеспеченными?
– Вильчик, не обижайся, – мягко сказал Болховитинов, отставив в сторону почти не тронутое питье. – Ты молодец, и я не забыл, с чьей помощью встал на ноги.
Нисаметдинов скромно потупил