с Сибирочкой наконец вступили в узкую, бесконечно тянувшуюся в длину улицу. Чем дальше углублялись они в нее, тем она становилась все пустыннее и глуше. Наконец улица повернула в узкий переулок и прямо уперлась в какой-то забор. Два-три покосившиеся дома составляли все жилища этого захолустья.
Андрюша поднял голову и прочел надпись на углу одного из них:
– Карская улица!
– Здесь! Здесь живет тетя Аннушка! – разом оживилась и обрадовалась Сибирочка и легко соскользнула с рук своего друга.
– Дом номер два, – прочел Андрюша, – как раз этот… Пойдем!
И они быстро направились к воротам покосившегося деревянного домишки.
Минуя ворота и грязный двор, они вошли не то в коридор, не то в какие-то сени и очутились в полной темноте. Дети стояли, не зная, что предпринять, как неожиданно яркая полоска света прорезала тьму. Какая-то дверь отворилась подле, и растрепанный человек с сапожной колодкой в руке появился на пороге.
– Вам чего надо? Чего шляетесь по чужим квартирам? Нищие, что ли? Нищим мы здесь не подаем! – крикнул он резким и грубым голосом.
– Нет, мы не нищие, – заторопился пояснить сердитому человеку Андрюша, – мы тетушку Аннушку, Анну Степановну ищем. Она здесь живет?
– Анна Степановна Вихрова? Коли она, так у меня комнату снимает, – смягчился незнакомец. – Ступай сюда… Родные вы ей, что ли? – коротко бросал он на ходу.
– Она вот родная… – указал Андрюша на Сибирочку. – Ее отца внучка, а я чужой… Укажите, дяденька, как нам к тетке-то пройти…
Сердитый человек с колодкой пошел вперед, ворча себе под нос что-то. Дети последовали за ним. Они переступили какой-то порог, где их охватил запах кислой капусты и какой-то затхлости. Несмотря на густые клубы дыма и чада, дети увидели, что они находились в чьей-то грязной кухне. Здесь хлопотала у плиты какая-то женщина. Двое ребятишек держались за ее подол. В углу кухни, сидя в поленьях, два дюжих парня трудились над сапожной работой.
– Анна Степановна! Гости к тебе! – грубым голосом крикнул хозяин квартиры и, широко распахнув небольшую дверцу, обитую рваной клеенкой, легонько толкнул в нее детей.
Андрюша и его спутница очутились в небольшой светлой комнате, большую часть которой занимала кровать, накрытая белым пикейным одеялом, с грудой подушек на ней. В углу стоял, прислоненный к стене, клеенчатый диван. Перед диваном стол, покрытый репсовой скатертью, и несколько кресел. Огромный сундук в одном углу, комод – в другом и киот с образами составляли все убранство комнатки.
Посреди комнаты стояла женщина в темном домашнем платье, с гладко причесанными волосами, с худым желтым лицом и с пронырливыми, маленькими, как у мыши, бегающими глазками. Эти бегающие глазки горели нездоровым, лихорадочным огнем.
Увидя на пороге появившихся детей, женщина невольно попятилась в глубину комнаты и замахала руками, причем лицо ее сделалось красным как рак.
– Нищих не пускаю… не подаю нищим!.. Сама нищая… сама голодаю!.. – закричала она и