на край дивана и шепчешь в моё скривившееся от боли лицо:
– Всё ещё уверена, что хочешь быть моей рабыней?
– Да, мой господин.
– Да…
Отпускаешь мои волосы – презрительно, как половую тряпку. Сдерживаю рыдания: такие резкие перепады всегда попадают в меня без промаха, контрольным выстрелом, – и ты это знаешь.
Щёлкаешь пальцами, приказывая, чтобы я подлила тебе коньяка. Твоя рука с кружкой пляшет в воздухе; меня продолжает трясти – но уже не от желания, а от ужаса. Ты отпустил себя и снова опьянел? Или притворяешься? Или?..
– Понял я всё про ваше женское «люблю»… – хрипло шепчешь ты. – Вот скажи, как ты это сделала? Какого хуя у тебя получилось? Втёрлась ко мне в доверие, приехала – никого больше не пустил, кроме тебя… Притворяешься тут хорошей и верной. С чего я должен тебе верить, а?!
Кажется, никогда – даже в часы истязаний по телефону – ты не говорил со мной так озлобленно.
Хотя в подобные моменты меня часто преследует это глупое заблуждение: хуже никогда не было. Было. И будет.
– Мой господин, я…
– Заткнись и жди, когда я закончу! – повышаешь голос. Ставишь кружку на подлокотник, и часть коньяка с колой выплёскивается на покрывало Ярцевых. Машинально приподнимаюсь, чтобы бежать за тряпкой, но ты гневным жестом останавливаешь меня. – Сиди. Потом уберёшь… Так какого хуя, скажи? Ты же такая умная, всё должна знать! Без пяти минут кандидат наук, да? – (С издевательской медлительностью хлопаешь в ладоши. Твоя ухмылка теперь напоминает оскал). – Какого хуя был этот твой гей? Итальянец этот? Какого, если ты меня заебись как любила?!
Смотрю в пол.
В моей боли много оттенков и запахов, но главный – затхлая вонь разочарования.
Как же жаль. Я думала, ты действительно понимаешь.
– Мой господин, это было…
Умолкаю, сквозь слёзы глядя на безмятежную возню котят. Было – как? Нелепо? Неважно? Почти смешно?
– Что-что? – колко спрашиваешь ты, поднося к уху ладонь, сложенную трубочкой. – Громче, пожалуйста!
– Было ошибкой. И я на самом деле сожалею о ней…
– Ошибкой?! – кричишь, отпрянув. – Ошибкой? Да если я ещё раз такое услышу, ты завтра поедешь домой, поняла?!
Несколько минут в комнате не слышно ничего, кроме моих всхлипов; даже котята прекращают играть. Я давно не была такой раздавленной. И знаю: из-под завалов после этого землетрясения мне точно не выбраться.
– Прекрати скулить.
Отважившись, поднимаю взгляд.
– Мой господин, пожалуйста, выслушай меня. Просто выслушай. Я ведь уже рассказывала, как и почему всё это произошло… Рассказывала, что мне было очень плохо и я была уверена, что никогда больше тебя не увижу. Даже мельком не увижу – не говоря о большем. Я…
Умирала.
Нет. Нельзя вслух.
– Это было ошибкой, мой господин. Я действительно так считаю. И раскаиваюсь, хоть и не могу ничего исправить. Это… не привело ни к чему хорошему. Ни для меня, ни… для них.
Разумеется, не привело. Бунт против своего бога никогда не