и занял своё место на криминальном рынке – по всем правилам… маркетинга, – усмехаешься, не выпуская поводок. – А тебя назначил бы администратором своего заведения. Что бы ты делала тогда?
Вопросы по схеме «если бы я – тогда что бы ты?» – пожалуй, твой любимый тип задачек. И иногда – орудий палача. Представлять это больно – даже в рамках игровой, заведомо бредовой фантазии; но я представляю – и сглатываю горькую слюну.
– Я… не хотела бы этого, мой господин, – выдавливаю – уже придушенно: ты натягиваешь поводок сильнее и немного вверх. – И ты, и я созданы для другой жизни. Я шла бы на это, но лишь чтобы остаться рядом с тобой, и… каждый мой день был бы пыткой.
Прекращаешь тянуть. Дожидаешься, пока я прокашляюсь, и медленно гладишь меня по щеке.
– Спасибо за честность. Я… не хочу, чтобы каждый твой день был пыткой.
Твой голос надломленно вздрагивает. Киваю, не глядя на тебя.
– Можно попить?
– Конечно.
Хватаю кружку и в пару глотков уничтожаю свой чай. Он уже остыл – но это уместно: всё внутри меня будто залили бензином и подожгли.
– Я, в принципе, знал, что ты так себя поведёшь. Но… Ты мне всё это показала под каким-то маленько непривычным углом, – произносишь ты, пропуская поводок между пальцев. – То, как ты сказала: торговать чужими телами… Это же, по сути, огромная власть? Пусть всего-навсего над кучкой шлюх – но… Закон о них не заботится, и они полностью в твоих руках. Ты решаешь, будет им хуже или лучше, дать им хлеб и крышу над головой – или выкинуть на улицу…
– Да уж. Можно чувствовать себя королём или богом – только на уровне гадкой пародии. – (Не скрывая брезгливости, киваю на экран ноутбука, где сцену Мизинца и Лизы уже сменила безликая тьма с титрами). – Может, поэтому сутенёров показывают такими самовлюблёнными в фильмах.
Зачем мы так долго терзаем эту тему – и, главное, почему я сама не сменю её?..
– Ну… – (Что-то странное – странно-опасное – вспыхивает в твоём взгляде. Убираешь с колен ноутбук). – Ты же понимаешь, что для меня это не ново? Власть над чужими телами и душами.
Эхо насмешки, конечно, слышится в твоём голосе; но это насмешка Мизинца над Лизой Аррен. Насмешка всерьёз.
– Да. Понимаю.
Одним мягким рывком пересаживаешься на край дивана – лицом ко мне. Своим непроницаемым, дремуче-зелёным взглядом скользишь по моему платью, поводку, ошейнику; криво улыбаешься.
– Мне вообще иногда кажется, что я сам себя отправил сюда, в это тело… И стёр себе память.
Вздрагиваю. В мыслях мы оба не раз доходили до этого – но страшно говорить вслух.
– Чтобы… чтобы не было скучно, мой господин?
С полминуты молча смотришь на меня.
– Да. Чтобы не было скучно. Ну, либо я – чья-то дипломная работа или курсач… там, наверху, – тихо и жутко смеёшься. – Кто-то написал меня и запустил, как пробную программу. Но что-то пошло не так, и защитился он максимум на троечку с минусом.
Раскалённая игла протыкает мне сердце. Подползаю