актуальными только тогда, когда имеется в наличии сам живой носитель ценностей – дееспособный и самостоятельный. А нет человека – нет и предмета для разговора о ценностях.
Это по святым писаниям складно получается про чудесное сотворение прародителей человечества во взрослом и разумном для оценок виде. А всё дальнейшее продолжение оказалось далеко не расчудесным, а с примитивно-сексуальными зачатками из репродуктивного семени. Как, спрашивается, из этого семени выходить будущего полноценного претендента на общечеловеческие качества, если нет средств на реализацию прав на жизнь, принадлежащих каждому от рождения и никем не отчуждаемых?
Чего хотят левые? Жизни для свободы
Не особо афишруется и другой предмет разногласий в идеологиях, по которым то, что в прозападной цивилизации считается легальным и законным (спекуляция ценами на одно и тоже качество товара, либо на разнице курсов валют, хищническая ценовая реакция на спрос, вынуждаемый бедами людей и тотальный мониторинг провалов и неудач с аналогичной реакцией, азартные игрища не ради спортивного интереса, но денег, с великолепными шансами в один момент становиться нищими, откровенный прагматический эгоизм в отношениях между собой и прочие проявления тунеядства с паразитизмом на обществе) – в левой России посчитали аморальным и преступным.
Но, впрочем, как отнестись хотя бы к одному тому, что и в 21 веке узаконен частный свободный рынок живыми людьми на благо увеличения корпоративной прибыли?
Есть множество причин, по которым преступления против человечности оказываются трудно раскрываемыми. Но они становятся нераскрываемыми в принципе, если только их удаётся протащить в закон, а то и в международные нормы – под знаком свободы и неприкосновенности частного права.
Да, действительно – право на частную жизнь и деятельность является справедливым, гуманным, цивилизованым и должно быть свободно от чьих-либо вмешательств со стороны. Но правомочно это только в пределах собственных владений.
А эти владения сами выходят за пределы – в общество, в общий со всеми обменный рынок, неизбежно сталкиваясь с точно такой же неприкосновенностью множества других субъектов частного права. И проблема эта на международном уровне поставлена так, что святость частного права – чуть ли не автоматически и одновременно означает исключительно светлые и добрые деяния и помыслы и остаётся только глубоко в них поверить.
Но ведь подобное благородство на самом деле означает, что все истоки творческой и созидательной деятельности упрятаны в темноту подполья, невидимую ни обществу, ни закону, и не потому, что возможен дефицит острого зрения, а оттого, что в глубокой темноте любой зрячий становится слепым.
И что же остаётся – гадать, на какие же деньги приобретаются земли и природные богатства, продвигаются к среднему классу и выше,