и без того идеально затянутый темно-серый галстук и, повернув голову влево, бросил короткую фразу.
– Говорите по-русски, – нахмурился мужчина в джемпере, – или будем считать разговор завершенным.
– Извините, – пухлые губы растянулись в белозубой улыбке, – попросил Рината заняться машиной. Одно колесо подспускает, кажется.
Коротко кивнув, Ринат быстро вскочил на ноги, еще раз кивнул, на этот раз сидящему напротив, и молча вышел из-за стола. Мужчина в болотном джемпере вновь обернулся, глядя вслед быстро шагающему к выходу Ринату. На широкой, обтянутой темной тканью пиджака спине отчетливо выделялись полосы наплечной кобуры. «Он что, с оружием сюда притащился? Ну не идиот ли? Вот как с такими дело иметь?» Сбежав вниз по ступеням, Ринат исчез из вида. Несколько мгновений спустя хлопнула, закрываясь, дверь внедорожника, и почти сразу запустился двигатель. «Интересно, однако, он колеса осматривает». Автомобиль не было видно, но, судя по реву мотора и тому, как скрипнули, пробуксовывая, колеса, он сорвался с места так, словно управлявший им человек вообразил себя участником гонки Париж-Дакар. Хотя, может быть, он вообразил себе нечто совсем другое. Взгляд скользнул по пустому залу. Сидевшая за соседним столом девица в черной бейсболке и широких, на пол-лица, солнцезащитных очках куда-то исчезла. Взглянув на украшавшие запястье левой руки массивные часы с двуглавым орлом на циферблате, мужчина чему-то улыбнулся, а затем вновь повернулся к терпеливо ожидающему продолжения разговора собеседнику.
– Мне кажется, мы не договоримся.
– Темп. Ты слишком взвинчиваешь темп, не даешь музыке раскрыться. Дай нотам звучать! Вот послушай.
Пальцы мягко, словно в нерешительности, коснулись клавиш, руки на мгновение замерли, затем плавно скользнули вправо, подбираясь к более высоким нотам. Алина закрыла глаза. Ей уже давно не надо было смотреть на то, как играет Анна Андреевна, достаточно было только слушать. Слушать и слышать. Слышать, как нота за нотой, прикосновение за прикосновением возникает и наполняет собой все пространство вокруг музыка – самое удивительное изобретение человечества. Такое, на первый взгляд, бесполезное то, что невозможно ни съесть, ни надеть на себя, чем нельзя расплатиться или хотя бы обменять на что-то более осязаемое. Но разве наслаждение нужно на что-то менять? Разве можно? А ведь когда звучала музыка, не тот ужас, что заполняет собой хит-парады на радиостанциях, а настоящая, вот такая, как сейчас, она испытывала именно наслаждение. Закрыть глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Ни отошедшего от стены уголка обоев, ни свежей царапины на руке Анны Андреевны, оставленной любителем выпускать коготки Мавриком, ни висящей под потолком люстры, в которой из пяти лампочек горят только четыре. Ничего. Потому что во всем остальном, в отличие от звучащих из старенького пианино звуков, не было ни красоты, ни гармонии, ни изящества. Хотя, конечно, Анна Андреевна красивая женщина. Для своего возраста. Сколько ей уже? Кажется, двадцать девять? Через полгода,