мамка в печке готовит. Но тут, в дрожащем мареве углей, в ароматном дыму от подкидываемых в пекло трав, в шипении истекающего сока было больше от тайной волшбы, чем от простой и неприхотливой готовки.
– Слюниподберите… – добродушно буркнул волхв. – Раньше чем пропечется все равно есть не дам.»
Мясо зрело… Купалось в густом дыму, аппетитно шипело и исходило ароматным паром. Лес замер, будто тоже ждал, только ночной ветерок лениво шептал в листве. Микулка даже позабыл на время о странном происшествии, все внимание без остатка отдав предстоящему ужину. Еда еще только готовилась, а он уже мысленно пробовал ее на вкус, смаковал, наслаждался.
– Может, уже? – не выдержал он наконец. Жур молча отломил от ветки тонкий сучок, ткнул в запеченную корочку и покачал головой – рано еще. Терпения слепому волхву было не занимать, научился ждать за долгие годы одиночества.
Только когда тупой сучок стал легко протыкать мясо до самых косточек, Жур позволил снимать прутья с жару. Микулка мигом разложил на опавших листьях чистую тряпицу, развернул хлеб, поутру купленный в последней встретившейся деревне, и достал баклажку с густым осенним пивом.
Зато когда его зубы наконец впились в нежное, горячее, тающее во рту мясо, паренек понял, что до этого и не ел никогда, а только брюхо набивал с голодухи. Он и не думал, что от еды можно получать столько удовольствия. Даже сравнить было не с чем.
Пропеченная плоть отставала от размягченных костей, сок наполнял рот, запах щекотал ноздри и пьянил сильнее, чем доброе пиво.
– Вот это еда… – с набитым ртом промычал Микулка. – Ты что, всегда так готовишь?
– Когда есть из чего, – хмыкнул волхв.
После ужина сытая усталость пригвоздила всех к земле. Осенняя прохлада, затаившаяся днем, теперь вылезала на ночную охоту за теплом человеческих тел, пробиралась под одежку, зябко студила плечи. Пришлось раскатать притороченные к седлу тулупы, подаренные самим князем. Только Жур будто и не мерз вовсе, таращился в стынущие угли слепым взором.
Микулка медленно засыпал, в приятной сытости позабыв о недавних тревогах, но вдруг крепкая рука ухватила его за плечо.
– Что? – еще плохо соображая, разлепил он отяжелевшие веки. – Тьфу… Напугал!
Над ним, приложив палец к губам, тихонько склонился Жур:
– Тихо! Пусть Мякша спит. Разговор есть, не для его ушей. Отойдем.
Микулка недовольно потряс головой, сбрасывая остатки сонного оцепенения, нехотя откинул тулуп и, ежась от подступавшей прохлады, двинулся за волхвом.
– Ты хочешь поведать о том, что случилось? – полюбопытствовал он.
– Хочу сам разобраться. Не вяжутся тут концы с концами.
– Да говори ты яснее! Что за манера туман напускать?
– Яснее… – усмехнулся во тьме Жур. – Кабы все было просто, я бы тебя не будил среди ночи. Ты мне вот что скажи: что ты почуял перед тем, как я на тебя кинулся?
– Нет