очкино платье обратно под лапку и довела строчку до конца. До генеральной репетиции Виткиного концерта оставался всего день и две почти полные коробки непришитых блесток, думать о прошлом, которое нельзя изменить, не имело никакого смысла.
На кухне гнусаво запищал таймер духовки.
– Слышу! – крикнула Светлана и невольно оглянулась, на минутку забыв, что дома никого нет: Геннадий повез Виту в парикмахерскую.
Звук таймера зашкалил до тонкого писка.
– Да иду я, иду, – проворчала Светлана, поднимаясь с места.
Привычка разговаривать с неодушевленными предметами выглядела не так уж и странно, когда некому было думать, что ты сошла с ума.
От аромата на кухне неожиданно свело желудок, Светлана отключила вопящий таймер, вооружилась рукавицами-прихватками и вытащила из духовки увесистый металлический поднос.
Курица на решетке выглядела вполне себе гриль, не хуже, чем на картинке в Виткиной кулинарной книжке. Светлана достала нож и осторожно надрезала грудку. Хрустнула поджаристая корочка, из разреза засочился прозрачный сок. Судя по всему, рецепт оказался вполне достойным. Сердце кольнуло непрошеным сожалением. В поселке, где Светлана провела первые восемь лет жизни, существовали диспансер для душевнобольных и клуб, но за книгами надо было ездить в райцентр, да и там выбор детских книг был весьма ограничен. Кто знает, если бы Светлана больше помогала по хозяйству или хотя бы научилась варить суп, как того хотела мама, – все сложилось бы по-другому.
Светлана достала из настенного шкафчика коробку с фольгой, укрыла курицу и вышла из кухни. Заныла, ругнулась под ногами скрипучая половица. Комнаты в большом доме были все как одна устланы коврами или ковровым покрытием, и только коридор Геннадий оставил таким же, каким он был с начала постройки дома.
Пятнадцать лет назад, когда Светлана впервые переступила порог дома Золотаревых, дом показался ей темным, почти зловещим. Звуки странно отражались от старых стен, в углах будто замерли недобрые тени. Сколько бы настольных ламп, торшеров и люстр она со временем ни завела, победить темноту окончательно оказалось невозможным. Рассеянный свет из приоткрытой двери Виткиной комнаты в конце короткого ответвления вправо, казалось, только усиливал мрак. Стараясь не наступать на самые ворчливые половицы, Светлана прошла к дочкиной комнате, аккуратно прикрыла дверь и почти бегом рванула в противоположную сторону, где находилась их с Геннадием спальня.
В свое время комната принадлежала родителям Геннадия, время, о котором муж не любил говорить. Светлана знала только, что после отъезда матери отец Геннадия заколотил дверь в спальню досками и перебрался в старую часть дома. Светлана вспомнила, как кряхтел Геннадий, выдирая из досок длиннющие гвозди. Судя по длине гвоздей, предполагалось, что комната останется замурованной навсегда.
Светлана подошла к массивному четырехдверному шкафу у стены и открыла украшенную резьбой дверцу. Благородное дерево было теплым, почти живым на ощупь и имело глубокий, радующий глаз глянец. В доме было несколько предметов, сделанных дедом Геннадия. Добротная, ладная мебель внушала странную уверенность, что жизнь может продолжаться и после смерти. Все, к чему приложил руки Золотарев-первый, продолжало исправно служить его потомкам.
Светлана сдвинула секретную панель на задней стенке шифоньера и нашарила рукой прямоугольную жестяную коробку из-под рождественского печенья. Печенье было давно съедено, и теперь в коробке хранились мелочи, которыми по неясной причине не хотелось делиться с другими.
Светлана присела на кровать и высыпала на покрывало содержимое коробки. Целлофановый пакетик с пучком перетянутых красной ниткой первых Виткиных волос приземлился поверх всего остального. Светлану в очередной раз поразило, какими тонкими и беззащитными выглядели младенческие волосики. Казалось, что они принадлежат не человеческому существу, а кому-то еще. Сейчас Виткина шевелюра напоминала скорее гриву, чем цыплячий пух.
Светлана отложила пакетик с волосами в сторону и, не удержавшись, заглянула в почтовый конверт с очередным «трофеем». Два Виткиных молочных зубика из восьми были беспощадно разрушены кариесом. Витка с детства была сладкоежкой, и все потому, что муж разрешал ей есть конфеты в кровати! Светлана вздохнула и тут же сама себя остановила. Геннадий был замечательным, удивительно внимательным отцом. По большому счету, кариес был малой ценой за дружбу между отцом и дочерью.
Светлана бережно ссыпала зубы обратно в конверт и продолжила поиски. Тетя Маша, старшая мамина сестра, однажды сказала, что судьба любит ходить кругами, и в том, что Светлана и Аида быстро осиротели, не было ничего удивительного. Мама и тетя Маша тоже рано остались без отца, через год с небольшим умерла от туберкулеза их мать. Светлана в тети-Машин фатализм не верила, но, если быть абсолютно честной, нежелание «повторить судьбу» позволило ей достаточно легко согласиться с решением мужа ограничиться одним ребенком. Два с половиной года назад, когда младшая сестра родила сына, а не дочь, Светлана испытала чувство полного облегчения. Сестры, которым было «суждено осиротеть» остались за горизонтом прошлого.
Пожелтевший