не Константин нужен, – зло бросил Валент евнуху, – им бега подавай.
Евнух со скорбным видом склонил голову, выражая абсолютное согласие с мнением своего господина. Валент, пребывая в привычном для него дурном расположении духа, продолжил, щуря слепой глаз:
– Мне… меня посетило… сообщение. Или – предупреждение, или…
Понятливый евнух, справедливо полагая, что их разговор никто не слышит, угодливо подсказал своему повелителю (который, как известно, особой грамотностью не отличался) искомое слово:
– …откровение. Цезарь, Ваше Высокое и Удивительное Величество, позволю себе заметить, Вас посетило откровение.
– Изжога меня посетила, – сморщился император и крепко, по-солдатски, выругался по-гречески. – Перепил вчера. Но, впрочем, ты прав. Откровение тоже было. Может, от изжоги.
Префект Священной опочивальни, один из самых значительных и, безусловно, умнейших чиновников Римской империи, не позволил себе усмехнуться даже мысленно. Валент был подозрителен и недоверчив до крайности, особенно жесток к людям богатым и знатным, впрочем, как и ко всем, кто мог составить ему конкуренцию в чем бы то ни было. Кроме собственного евнуха, которого солдафон Валент за человека не считал, поэтому счел возможным довериться:
– Большие звери. Мне приснились, привиделись, уж не знаю что… Но – звери. Сильные. Медведи или волки. Понимаешь?
– Враг? Вторжение персов? – быстро переспросил понятливый чиновник.
– Не думаю. – Темное от рождения лицо переродившегося наследника аристократического рода Флавиев еще более потемнело и побагровело от воспоминаний о тяжести перенесенного еще в составе войск императора Юлиана, прозванного Отступником, Персидского похода. – Тогда бы привиделись слоны проклятого царя Сапора. Нет. Опасность исходит с севера. Это – готы. Недаром откровение явилось мне сегодня, именно в то утро, когда мы празднуем день императора Константина… Чувствую, это он, переживший неслыханную наглость готов и воздавший им по заслугам, предупреждает о новой войне.
– Вторжение на северных границах может быть опасным вдвойне, если персы вдруг решатся потревожить покой наших восточных областей, – отважился евнух на собственное суждение. И тут же поплатился.
– Ты, скопец! Ночной горшок! Не смей лезть в походную палатку! – заорал император так, что оглянулись даже зрители, сидевшие от кафизмы в двух десятках шагов.
Бедный египтянин покрылся холодным предсмертным потом, но его спасло появление на арене первой колесницы – действо, традиционно сопровождаемое криками и свистом плебса. Валент тут же с любопытством уставился на четверку великолепных лошадей и, как от надоевшей мухи, отмахнулся от слуги, который пытался целовать край его пурпурной мантии.
Первый заезд выиграл возница в голубом. Валент с удовольствием взмахом руки поприветствовал трибуны богатого сословия венетов, не поскупившихся на быстрых лошадок. Не дожидаясь второго заезда, император снова оглянулся, его беспокоил и тревожил утренний сон, засев в голове, как