У нас ведь в группе есть ваши студенты?
– Нет, – рассеянно ответил Борис Иванович.
– А эта, которая приходит уже к самому концу занятий?
Юра специально не закончил фразу, потянулся к чашке и вдруг услышал странную тишину, которая разлилась по гостиной.
– Ах, эта?! Да, но она… Нет, она… Она уже на втором курсе…
Борис Иванович пустился в долгие объяснения, Варвара Сергеевна, порозовев, стала сметать крошки со стола, чего никогда при гостях не делала, Полина Аркадьевна еще улыбалась, но это была улыбка испорченного настроения. Алексей Владимирович пытался перебить художника, а у Юры выпрыгивало сердце. Он уже знал, куда завтра пойдет вместо первого урока.
Нельзя сказать, что поздняя осень подходящее время для подобных мероприятий. Выходя из дома в семь тридцать, в восемь Юра уже был на «Кропоткинской» в переулке Сивцев Вражек, где в старом особняке располагалось художественное училище. Походив вдоль ограды, он потом перебирался ближе к входной двери и, делая вид, что вот-вот пройдет в здание, рассматривал плотный поток студентов. Юра обратил внимание, что среди учеников с мольбертами и папками было много симпатичных девушек, но рыжей не было. Он обычно ждал до десяти часов – многие приезжали ко второй паре, и только потом ехал в школу. В школе теперь держался особняком, после уроков быстро шел домой и мысленно торопил время – быстрей бы наступило утро, и можно было бы опять поехать на Сивцев Вражек. Всем своим поведением он сейчас очень напоминал старшего брата. Кстати, Вадима он однажды встретил на углу Смоленской площади. Тот посмотрел на брата, но не улыбнулся. Юра же от неожиданности быстро и возбужденно заговорил:
– А ты куда? По делам? Когда зайдешь? – Он частил словами, не слушая ответов. Впрочем, ответа бы все равно не последовало. Разойдясь же в разные стороны, каждый осудил другого. «Шалопай!» – почти равнодушно подумал Вадим. «Зануда и медведь. Мама права, не умеет ни говорить, ни вести себя». Юру задело равнодушие брата. Было бы приятно, если бы он заговорщицки спросил, что тот тут делает. Можно было намекнуть на тайну или даже поделиться ею по-мужски, совсем по-взрослому. Впрочем, в равнодушии было одно преимущество – Вадим ничего никогда не скажет родителям. «А я бы проболтался. Это точно!» – вдруг самокритично подумал Юра.
На занятия к Борису Ивановичу он тоже перестал ходить: «Ничего страшного, мама меня не убьет, что-нибудь придумаю. Не надо, чтобы эта рыжая меня заметила там, в студии. Лучше всего познакомиться где-нибудь в нейтральном месте. А там я словно под колпаком, маменькин сынок».
Ее он увидел рано утром, на пятый день. Приехав раньше обыкновенного, Юра решил было пройтись до угла переулка. В домах еще горели электрическим светом окна – осеннее утро было пасмурным. Юра поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и пошел по переулку. Наверное, только он один в этот утренний час никуда не торопился. Он дошел до угла, прочитал текст на мемориальной доске, которая выступала с фасада крайнего дома, развернулся и пошел назад. И в это время его обогнала она. В своем плаще, черных