давал чай, сигареты, конфеты и бисквитные рулеты.
Кому нечем было платить, брали в долг под запись. За несколько лет у Барыги скопилось много должников. В толстой тетради были записаны сотни имен и прозвищ. Сам себя он гордо называл предпринимателем, ни в чем не нуждался и даже не заметил, как срок его командировки закончился.
Выйдя из лагеря на волю, Барыга зашел в ближайший магазинчик. Там он купил большой пластмассовый пистолет и, перейдя в соседний магазин, заорал "Это ограбление. Вызывайте ментов".
Через десять минут Барыгу в наручниках вернули в лагерь и поместили в штрафной изолятор. А через две недели, после заседания выездного суда, счастливый Барыга снова занял свое место в нашей хате. Получив дополнительно пять лет, он продолжил свою предпринимательскую деятельность.
Видимо, с точки зрения Барыги, лагерная шконка была лучшим местом на свете.
Самосуд
Полуподвальная дверь в кочегарку с шумом открылась и клубы пара вырвались на мороз. Из тумана на снег вышли два чёрта. В черных руках они держали большие черные носилки.
Не поднимая глаз и опустив свои черные лица, черти медленно двинулись к большой куче угля. Снежинки падали на их абсолютно черную одежду и брезгливо испарялись, растворяясь в свежем воздухе. Бросив носилки, черти принялись ковырять замерзший уголь тяжелым ломом и большой лопатой.
Мы готовились к вечернему просчету. Площадка перед нашим бараком медленно заполнялась злыми на мороз зэками.
Я смотрел на неприкасаемых на куче угля и перекатывал на языке "Барбариску".
Подошел Сергей Степанов, по прозвищу "Цыган", закурил сигарету, кивнул на чертей и спросил "Жалко, да?". Не дожидаясь ответа, он продолжил "Вон тот, что пониже – жестокий насильник и педофил. Задушил бы его голыми руками, попадись он мне на воле. Из-за таких вот пидоров сижу здесь. Не терплю несправедливость, никого не боюсь, так жил, так и буду жить дальше. Ты видел таких уродов когда-нибудь раньше?".
Свою речь Цыган украшал неповторимым лагерным жаргоном, заставляя улыбнуться, несмотря на обстоятельства места. Мы встали в строй для просчета, и я вспомнил свой первый день в карантине Пятигорской тюрьмы.
Среди ночи двери камеры открылись, и надзиратель вызвал смотрящего в коридор. Зэки продолжали пить чифирь, играть в нарды, валяться на нарах.
Через пол часа смотрящий за карантином вернулся. За ним в камеру вошел молодой паренек. В руках у него была почти пустая большая сумка. Усадив пацана на свободное место на нижних нарах, смотрящий громко произнес "Никаких вопросов ему не задавайте. Ничего не спрашивайте. Ни о чем не просите". Смотрящий ушел за занавеску досматривать нарушенный надзирателем свой наркотический сон, а мы уставились на новенького.
Неприметный пацан с правильными чертами лица сидел на нарах и дрожал от страха. Глядя себе под ноги он без устали повторял "Моя жизнь закончилась".
Бывалые арестанты принялись отпаивать его чифирем, угощать конфетами, дали