не справилась бы тебя, конягу такого, упереть на горбу. Хорошо, девчонка помогла, тоже лысая дурища, хоть и незнакомая. Кажется, она была обкуренная, да ещё и лесбиянкой оказалась – я потом еле отделалась от неё. Короче, ужас, блин-нафиг! Прям-таки день приключений!
– А ты вообще кто такая?
– Я кто такая? – она мотнула головой, точно лошадь, хлебнувшая гнилой воды. – Лучше скажи, ты-то сам кто такой?
– Ну, кто такой, кто такой… Человек я.
– Это понятно, что человек, а не ёжик. Я тоже человек. Люстра.
– Не понял, – удивился он, глядя на лысую девушку как бы сквозь замутнённое стекло. – Люстра, хм-м-м…
Бесфамильный сел, спустив ноги с дивана. И передёрнул плечами, словно ощутил внезапный сквозняк, заструившийся сквозь его неплотно прикрытое умственное пространство. После чего два раза тихо кашлянул для деликатной видимости – и снова спросил:
– Как это – люстра?
Он пытался прочесть во взгляде девушки что-нибудь успокаивающее, но там было намешано столько всего, что из этого ералаша не извлекалось ни малейшей конкретики.
– Ой, – хихикнула девушка, – конечно, ты же ничего обо мне знать не знаешь. Люстра – это меня так прозвали во дворе. На самом-то деле я – Люська по паспорту. Но раз уж в детстве прозвали, то оно и прилепилось. А чё мне, кликуха не обидная: ну подумаешь, Люстра и Люстра, всё-таки полезный осветительный прибор, люстры бывают и красивые, правильно?
– А-а-а, вот оно как, – протянул бывший командировочный. – Кличка, значит. Ну да, тогда понятно. Слышь, а почему вы все там были лысые? Я прямо обалдел: иду себе – а тут настоящее представление на улице. Разные сцены передо мной разыгрывала жизнь, но до подобного никогда не доходило, прямо цирк. Это у вас такая девчачья банда, что ли?
– Ну ты ваще! – снова рассмеялась собеседница. – Сказанул: девчачья банда! Нет, прям умора! Да я, между прочим, всех этих тёлок только сегодня в первый раз и увидела-то, ёлы! Лучше б и не видеть никогда! Ха-ха-ха! Нет, представляю: банда лысых!
Бывший командировочный не смог удовлетворительным образом переварить полученную информацию. Его взгляд то мученически ползал в тумане, превозмогая накопившуюся тяжесть непонятного, то принимался скакать как угорелый, неотделимый от жгучего окаянства всех несчастных случаев мира. Дважды за день самоуважение Бесфамильного претерпело ущерб, сильно уменьшившись в размерах (крепко сцепилось с физической болью понимание того, насколько человек ничтожен и беззащитен в гуще толпы, особенно когда эта толпа его оглоушивает и терзает). Он понимал, что если стараться исчерпать каждую ситуацию до дна, то будешь вязнуть во всём подряд до морковкина заговенья; но сейчас надо было спасать хоть что-то, дабы не утратить вменяемый облик окончательно и бесповоротно. Потому после нескольких секунд молчания Бесфамильный собрался с силами и взмолился:
– Да объясни ты уже толком, что произошло! Откуда столько лысых девок? И почему они на меня-то все набросились? Какого чёрта?! Я ведь