для одного человека, перед которым она встала, превращается в такую ношу, что выдерживает далеко не каждый. Но черт возьми, каким же образом из тысяч субъективных мнений формируется одно объективное знание? Маленькая задачка, слишком ординарная для цивилизации, и как же она велика, когда выходишь на нее один на один!.. Как сделать, чтобы не ошибиться? Как спасти двоих, стоящих на грани вечности, и уберечь живых, рискующих жизнью каждый день, идущих на подвиг и не знающих этой своей добродетели? Как?..
Над черным острием вулкана на другой стороне бухты всплыл узкий серп месяца – чаша амриты, из которой боги извечно пили свое бессмертие. Бухту пересекла зыбкая, блещущая рассыпанным жемчугом полоска. Кричала птица, вздыхал ленивый прибой…
Наумов подставил лицо прозрачному свету, а в ушах вдруг раздался басовитый гул юпитерианских недр, свисты и хрипы радиопомех, писк маяков и исчезающий, задыхающийся человеческий голос: «Падаю! Не могу… Прощайте!..»
Спасти тех, кто сейчас идет на штурм Юпитера и кто пойдет завтра… и спасти двоих, перегруженных чужим знанием, – на каких весах это измерить? И если спасти облученных, если поставить задачу – любой ценой спасти космонавтов, то кто-то снова будет падать в Юпитер?..
«Падаю!.. Не могу… Прощайте!..»
«А я могу?!» – крикнул Наумов в лицо ночи. Неслышно крикнул, сердцем, страстно желая, чтобы пришло к нему ощущение будущей удачи. Кто он – без права на ошибку? Мыслящая система, загнанная в тупик логикой трезвого расчета. Но, с другой стороны, имеет ли он право на ошибку? Выходит, цена ошибки – тоже человек? Его жизнь и смерть? Кто-то сказал:
С своей тропы ни в чем не соступая,
Не отступая, быть самим собой.
Так со своей управиться судьбой,
Чтоб в ней себя нашла судьба любая
И чью-то душу отпустила боль…
Быть самим собой – не в этом ли главное твое достоинство, человек?
Проклятая птица под окном перестала кричать, но она могла себе позволить снова и снова будоражить ночь криком. Лишь Наумов не мог позволить себе криком показать свое отчаяние и бессилие. Или, может быть, наоборот – силу?..
Он позвонил домой и сказал, что остается готовиться к операции.
Колебания его не умерли, но умер прежний Наумов, не испытывавший неудач и поражений и потому еще не знающий, что такое жизнь…
Операция «Терпение»
Сбашни открывался вид на всхолмленную искусственными землетрясениями, обугленную излучением давних ядерных взрывов равнину полигона, на котором царили два цвета: черный и оранжевый. Черный – от сгоревших лесов и трав саванны, оранжевый – от проплешин ржавого песка. На Земле все больше черного и красного и меньше зеленого и голубого. А природа все терпит, терпит, и нет конца этому терпению…
Каудери обратил внимание на то, что склоны невысоких холмов кое-где отбрасывают яркие блики, подобно разбросанным в черной пустыне зеркалам, и полковник из бригады инженерного обеспечения пояснил:
– Это