у них на глазах.
– Делай, как знаешь, – поджала губы Клавдия Степановна.
– Насколько я слышал, тут вынесли всё, – обвёл я рукой пространство вокруг себя.
– Да, – согласно кивнула Ольга.
– Но, комната обставлена мебелью. И, довольно недешёвой, как я погляжу.
– Не могу же я оставить маму в голых стенах! Временно мы перевезли сюда мебель из нашего флигеля.
– Временно?
– Да. Пока не подберём другую, на мамин вкус.
– Такой мебели уже не делают, – опять проскрипела с дивана Клавдия Степановна.
– Чаю? – предложила заказчица. – Я по пути сюда забежала в кондитерскую и купила замечательные пирожные.
– С удовольствием, – согласился Чингиз и тут же осёкся, заметив мой взгляд.
Чин всегда был сладкоежкой и, порой, мне казалось, что за какой-нибудь, особо вкусный, тортик он мог бы выдать военную тайну. Если бы, конечно, её знал.
– Ты посиди, попей, – смилостивился я. – Пойду, пока, побеседую с теми бабушками, что на скамейке сидят.
– Что могут рассказать эти тупые курицы? – оживилась старушка. – Они ничего, кроме сплетен, не знают.
– Ну, хоть, сплетни послушаю, – я изобразил головой полупоклон и выскользнул из комнаты.
Бабушки, всё так же, сидели на лавочке, неспешно беседуя. Такое впечатление, что кто-то нажал на «Стоп», когда мы вошли в подъезд и снова на «Плэй», стоило только мне выйти. Даже собака позы не поменяла и так же тупо глядела в одну точку.
– Здравствуйте, девушки! – подошёл я к ним и присел с краю. – Что это, такие красавицы и одни? Куда только мужики смотрят?
– Ох! – захихикала та, что держала поводок. – Мы уже и забыли, когда на нас мужики смотрели.
– А ты, милок, чей же будешь? – бдительно поинтересовалась другая.
– Я Ольгин знакомый.
– Кавалер, что ли? Так, она замужем.
– Нет. Просто знакомый.
– А что хотел-то? – поинтересовалась бабушка с поводком.
– Да, вот, историю она мне интересную рассказала. Про то, что её маму обворовали.
– Клавку-то? Не верь. Сама она всё и вывезла.
– Не может быть!
– Может. Ещё как может! Я своими глазами видела. Вот, как тебя. Сама вывезла, а Клавке набрехала, что это не она была. Ну, надо же! Родную мать обворовать! Всю жизнь такой воспитанной, вежливой прикидывалась, а тут такое.
– Какое?
– Она, тогда, себя во всей красе показала. А, сейчас, опять, вся такая тиха, вежливая.
– А тогда какая она была?
– Грубая, – покачала головой бдительная. – Очень грубая была и резкая. Ты бы слышал, как она с грузчиками разговаривала. Через слово мат. Они её, кажется, боялись, даже. И курила. Весь подъезд задымила своими вонючими сигаретами.
– Вонючими?
– Да, вонючими. У меня дед, царствие ему небесное, «Приму» курил. Так её сигареты, почти, так же воняли.
– И взгляд, – добавила та, что с поводком. – У неё взгляд был колючий такой. Смотрела сквозь нас, словно