Создавалось впечатление, будто музыканты перед ответственным концертом проверяют и настраивают инструменты, так и лесные отшельники репетировали свое утреннее выступление. Некоторые, видимо самые нетерпеливые, повернув голову в сторону догорающей вечерней зари, начинали петь, но, исполнив две-три песни, замолкали. И только когда потемневший купол ночного неба заполняла россыпь ярких, висящих, казалось, над самой головой, переливающихся бриллиантовым светом звезд, глухари замолкали. Наступала тишина, в которой было слышно только далекое уханье филина.
Жить по законам тайги
В полной темноте мы возвращались на табор. Каким ярким было пламя вспыхнувшего костра, а чай, сваренный из березового сока и приправленный веточками черной смородины с набухшими, источавшими нежнейший аромат почками, был необыкновенно вкусным.
И казалось, нет ничего в жизни лучшего, чем вот так сидеть у таежного костра, вдыхать полной грудью пьянящий весенний воздух, глядеть в бездонную глубину неба, изредка перечеркиваемую с края на край падающим метеоритом.
Радоваться тому, что ты живешь в таком прекрасном, полном гармонии и смысла мире! Радоваться, что за многие годы охоты не выбили, не извели подчистую птицу на этих токах. Хотя охотилось на них все мужское население деревни, от малого до старого. Жили люди будущим, знали, что после них охотиться здесь будут их дети и внуки. И нас, молодежь, приучали жить, соблюдая таежные законы. У нас, ребятишек, даже мысли не было стрельнуть на току капалуху. И не потому, что за такую провинность отец или дед могли «спустить шкуру» ремнем или вожжами, а потому, что с самого малолетства, общаясь со старшими, мы знали: нельзя стрелять маток – изведется живность в тайге, а без птицы и зверя тайга пустая.
Но пришло время непродуманных реформ, и нарушился казавшийся таким вечным ход жизни. Разъехались люди из обжитого места, затянуло молодой порослью пашни и покосы, с большим трудом отвоеванные у тайги в свое время дедами.
Молоко в глиняной кринке
На оставшуюся до призыва на службу неделю уезжаем с братом в Красносельск. Деда находим на пасеке за работой. Он в накомарнике просматривает пчелиные семьи, выставленные весной из омшаника. Сам с собой о чем-то тихо разговаривает, а может, беседует с пчелами – понять трудно. Увидев нас, не скрывает своей радости, быстро заканчивает работу, и мы все вместе шагаем в избу.
Достаем привезенные продукты и гостинцы и отдаем их деду, тот, в свою очередь, угощает нас молоком, которое хранит в глиняных кринках, и поэтому оно кажется особенно вкусным. В деревянную чашку дед кладет крупнозернистый янтарного цвета мед прошлого медосбора.
Расспрашивает нас о новостях районного масштаба, о событиях в мире – ему все интересно. Сообщаю ему о том, что получил повестку из райвоенкомата и через неделю уезжаю на службу, что мать очень беспокоится и переживает за меня. Дед какое-то