выражений, но после них о национальной принадлежности невольного свидетеля катастрофы гадать не приходилось.
– Ты русский? Винтовку брось. От греха подальше, отец, брось.
Его повело в сторону от резкого движения, и Юрий облокотился на ствол дерева.
Видно было, что мужик тихо дуреет от происходящего. Только боги ведают, что у него в голове, откуда он, и кто. Даже где он находится и в каком времени, обершарфюрер мог только предполагать, были серьезные сомнения, что они вышли в переход по лей-линии в то место и время, в которые собирались. Но мамонтов и динозавров тут точно нет, подумал Юрий, правда, шутка получилась совсем не веселая.
Карабин дед машинально выронил на землю. Хотя какой он дед, примерно возрастом как его отец. Он уставился на Кудашева как на диво, или вернее на приведение, побледнел и пытался что-то спросить, но, видимо, никак не мог собраться с мыслями. Пилот убрал пистолет в кобуру и, стараясь, успокоить мужика сказал:
– Все, все, отец, успокойся, помоги лучше – и, пошатываясь, пошел к хронолету. Он специально повернулся спиной, не чувствуя угрозы, зная, что это подсознательно успокоит незнакомца. Тот будто ждал этих слов, засуетился и было бросился к телу Ролле, но там помощь уже была не нужна…
– Эх… командир, командир, как же без тебя теперь… – думал Кудашев, забираясь в кабину.
Из-под залитой кровью приборной панели первого пилота он достал аварийный маяк, ставший бесполезным без электропитания, из боковой ниши снял специально разработанный для экипажей боевых машин и самолетов укороченный чешский автомат, выгреб свой подсумок и второй, командирский. За ними последовали укупорки с медикаментами и сухими пайками. Он передавал коробки мужику, а потом натянул кепку и, закинув автомат на плечо, осторожно вытащил аварийный маяк. Запитать его надо еще найти чем, но это был хоть и призрачный, но шанс выбраться домой.
Незнакомец тем временем увидев на Кудашевском плече автомат струхнул не на шутку. Глаза забегали, ноги заметно дрожали. Пилот спросил его имя.
– Василий Лопатин, – ответил мужик.
– А по батюшке?
– Э-э-э… Андреич я. Его голос дрожал.
Юрий попытался успокоить его, назвался сам, не самое хорошее место и обстоятельства для завязывания знакомства, но и тот, и другой ни времени, ни места не выбирали.
Мужик помянул, какого-то Гагарина, видно личность тут известную, но расспрашивать было некогда, обершарфюрер чувствовал себя на редкость скверно, грудь и бок справа все сильнее болели, то, что сломаны ребра, факт. Но судя по нарастающей слабости что-то было повреждено из внутренних органов. Надо было найти укрытие… а этот Василий Лопатин тем временем спекся окончательно, не сводил глаз с оружия и Кудашевской формы. Тоска смертная была в его глазах. Не понятно пока, чего он так испугался, хотя, конечно, стресс, но не до такой же степени. Другой мир,