благочестие чудесным образом дискредитировало провидение, так много шарлатанства всех расцветок оперирует этой догмой или этой выдумкой. Я видел современных верующих, и богохульство бродило по моим губам; я размышлял о народе, том самом народе, которого Бриден[132] называл лучшим другом Бога, и я содрогнулся от отрицания, которое могло меня миновать.
Терзаемый противоположными чувствами, я призвал к разуму; и только это, среди стольких догматических противоречий, диктует мне сегодня гипотезу. Догматизм априори, применительно к Богу, оставался бесплодным: кто знает, куда приведет нас гипотеза в свою очередь?
То, что некто предполагает во Вселенной неизвестную силу, которая управляет солнцами и атомами и заставляет крутиться всю машину, для него это предположение насколько необоснованное, настолько же естественное; предположение, которое невозможно проверить, но оно, однако, делает честь тому, кто его выдвинул
Поэтому я скажу, как именно, изучая в тишине моего сердца и вдали от других человеческих соображений таинство социальных революций, Бог, великий неизвестный, стал для меня гипотезой, – я имею в виду необходимое орудие диалектики.
Если я прихожу через все последовательные преобразования к идее Бога, я считаю, что эта идея прежде всего социальная; под этим я подразумеваю, что она является скорее актом веры, возникающим в результате коллективного мышления, нежели индивидуальной концепцией. Но как и по какому случаю возникает этот акт веры? Важно определить это.
«Общество никогда не упускает возможности, прежде чем действовать, взывать к своему гению: как бы желая получить практическое указание свыше тому, что уже было воспринято интуитивно. Заклинания, оракулы, жертвоприношения, народные овации, публичные молитвы – самая обычная форма этих запоздалых обсуждений».
П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»
С точки зрения морали и интеллекта общество, или человек коллективный, отличается от индивидуума прежде всего спонтанностью действий, иначе говоря, инстинктом. В то время как индивидуум подчиняется или воображает, что он подчиняется только тем основаниям, о которых он полностью осведомлен и которым он в состоянии отказать или следовать им; к тому же он считает себя свободным, и тем более свободным, что он считает себя более разумным и более образованным, общество склонно к упражнениям, в которых ничто, на первый взгляд, не свидетельствует о наличии разума, но которые постепенно становятся похожими на результат воздействия высшего совета, существующего вне общества, и подталкивают его с непреодолимой силой к неизвестной сущности. Установление монархий и республик, кастовые разграничения, судебные институты и т. п. являются демонстрацией этой общественной спонтанности, последствия которой гораздо легче заметить, чем выявить принцип или объяснить их. Все усилия тех, кто вслед за Боссюэ, Вико, Гердером, Гегелем обращались к философии истории, до сих пор заключались в том, чтобы констатировать наличие провиденциальной