и её мужа. Мы стали думать о переезде в деревню, но в начале этого года у меня умерла тётка, и нам достался вот этот дом. Он хоть и небольшой, но уютный. Здесь и огородик есть, и яблоньки.
– Она ничем не была обеспокоена в последнее время? Может быть, что-то изменилось в её поведении?
– Нет-нет, что вы! Даже вчера утром мы строили планы на сегодня. Хотели в кино сходить. Римма сама это предложила. Вообще, мы с ней жили, что называется, душа в душу. Вы можете спросить у Алёши, – опять повторил он, махнув рукой в сторону комнаты.
– Хорошо, хорошо! Я обязательно побеседую с мальчиком. Пока не будем детей беспокоить. Мы ведь с вами ничего ещё не выяснили, – Калошин пытался хоть как-то поддержать Александра. – Скажите, а какое ранение было у вашей жены? Не могло оно спровоцировать, скажем, внезапный приступ?
– У нее от ранения остался только шрам. Стреляли немцы в спину, пуля прошла через грудь. Но все уже давно зажило. Она никогда не вспоминала об этом, хотя первые годы её мучили боли. А после рождения Альбины она перестала даже думать об этом ранении.
Богданов поставил на стол простые стаканы в подстаканниках, пряники и сахар. Разлил чай.
– А вы пригласите детей почаевничать вместе с нами, – предложил Калошин, – так и разговор будет проще и естественней. Вы, кстати, что им сказали про маму?
– Врать не могу, но сказал, что осталась ещё на один день поработать в колхозе, чтобы взять картошки для себя. Стыдно, а что делать?.. – развёл руками Александр.
– Ну и правильно! Не корите вы так себя! Не каждый сразу сообразит, как лучше поступить. Такое ведь не каждый день случается, – Калошин прихлебнул хорошо заваренный чай.
В кухню робко вошёл худенький подросток с такими грустными глазами, что майор подумал про себя: «Этому даже и врать не надо, всё понимает», и сердце его сжалось. В неведении была лишь девочка: она мило щебетала и кокетливо, по-детски, посматривала на чужого дядю. Брат старался незаметно её утихомиривать. Вообще, во всем поведении этих людей сквозила доброта и любовь друг к другу. Когда в очередной раз Альбина захихикала, при этом плеснув чай себе на подол, Алёша наклонился к ней и тихо сказал:
– Мама придёт, я обязательно скажу ей, что ты себя плохо ведешь, – при этом он полотенцем стряхнул воду с платьица девочки.
– Не скажешь, ты добрый!
– А что, мама строгая? – как бы между прочим спросил Калошин, поддерживая детский разговор.
– Строгая, но не злая. Она умеет приструнить Альбинку-баловницу. А мы с мамой друзья, – грустно произнес подросток, глядя в одну точку. Потом перевел взгляд на Александра: – Правда, папа? Мы все дружим, и в кино вместе ходим, и на озеро, – это он сказал даже не для Калошина, а для себя, поддерживая веру в возвращение матери.
«Они все говорят о ней в настоящем времени, они ждут её и свято верят в то, что она вернётся, потому что они, действительно, любящая семья», – с тоской подумал Калошин. И ещё больше кольнула пришедшая вдруг мысль, что для