для Окделла или… Агариса. Для Кабитэлы, тьфу ты, Олларии, хватит «сударя».
– Я понял. Я постараюсь.
– Стараться мало. Нам выпало жить во времена стервятников, такие люди, как Август Штанцлер, наперечет. Они слишком ценны для Талигойи, чтоб ими рисковать. Я не хотел ставить кансилльера под удар, но он весьма настойчив, чтоб не сказать упрям.
– Поэтому мы и поехали впереди свиты и в чужих плащах?
– Да. У ворот Роз нас встретит человек Штанцлера и проводит к нему.
– Ворота Роз? Но вот же они!
– Да, придержите лошадь. Мы приехали точно к назначенному времени…
Ричард послушно остановил измученного жеребца. Конь был не из лучших, но нынешнее положение Окделлов требовало скромности, чтобы не сказать самоуничижения. Молодой человек знал, что без заступничества кансилльера и королевы им пришлось бы еще хуже, но представить это «хуже» было трудно.
– Не пожертвуют ли добрые господа на храм Святой Октавии Олларской? – Ричард Окделл, вздрогнув, уставился на ухватившегося за его стремя монаха в черном балахоне и торопливо вытащил монетку. Окделлы, как и большинство Людей Чести[9], тайно исповедовали эсператизм[10] и именно поэтому не отказывали жадным святошам. Истинная вера в Талиге была не в почете, равно как и Честь.
– Святая Октавия не забудет вашей щедрости, – провозгласил монах, опуская суан[11] в опечатанную глиняную кружку, и зашептал: – Поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница «Мерин и кобыла», спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.
Олларианец отпустил стремя Дика и завел свою песню о пожертвованиях перед каким-то торговцем.
– Ричард, – в голосе опекуна послышалась досада, – учитесь собой владеть, на вашем лице все написано. Впрочем, чего еще ожидать от сына Эгмонта?! Поехали!
2
Гостиница «Мерин и кобыла» оказалась небольшой и уютной. На вывеске красовалась игривая молодая кобылка, за которой уныло наблюдал старый, сивый мерин. Вывеска была веселой, физиономия трактирщика – тоже. Эйвон Ларак занял две предложенные ему комнаты и заказал туда баранину, тушеные овощи и красное вино. Дик наслаждался отдыхом и горячей едой, не слишком веря, что кансилльер Талига почтит своим вниманием жалкую придорожную гостиницу, но он ошибся. Едва на ближайшей колокольне отзвонили десять, как в дверь коротко и властно постучали. Эйвон отворил, и на пороге возник еще один монах, пожилой и тучный.
Оказавшись внутри, олларианец отбросил капюшон, открыв некрасивое отечное лицо, впрочем, умное и приятное. Глубоко посаженные глаза гостя подозрительно блеснули
– Дикон! Совсем большой… Одно лицо с Эгмонтом, разве что волосы темнее. Эйвон, вам не следовало соглашаться на эту авантюру.
– Я был против, но Мирабелла считает, что Окделлы не могут отказать, если их призывает Талигойя.
– Талигойя. – Густые брови кансилльера сдвинулись к переносице. – Талигойя, вернее,