огнях, и рекламе, и людях, и модах, и газетных заголовках, которые составляют шумный океан Токио, и поэтому я натренировала себя слушать и запоминать. Я ей рассказываю все, про культурные тренды и про газетные статьи, которые я читаю, – про школьниц, которых насилуют и душат в лавотелях. Ты можешь рассказывать Ба всякие такие штуки, она не будет против. Я не имею в виду, что все это ее радует. Она не хентай. Но она понимает, что в жизни случается всякое, и просто сидит рядом, и слушает, и кивает головой, и перебирает бусины дзюдзу[20], благословляя всех этих несчастных школьниц, и извращенцев, и всех созданий, которые страдают в этом мире. Она монахиня, так что это – ее работа. Честное слово, иногда мне кажется, что главная причина, по которой она до сих пор жива, – это персонажи моих рассказов, за которых ей можно молиться.
Я ее спросила как-то, почему ей нравятся подобные истории, и она мне объяснила, что, когда проходила посвящение, она обрила голову и приняла обеты босацу[21]. Одним из обетов было спасти всех существ в мире, что в общем и целом значит, что она согласилась не достигать просветления, пока все остальные не просветлятся до нее. Это вроде как пропускать всех в лифт впереди себя. Если подсчитать, сколько существ пребывает на этой земле в любое время, а потом прибавить тех, которые рождаются каждую секунду, и всех тех, которые уже умерли, – и не только людей, а еще всех животных и другие формы жизни вроде амеб и вирусов, и, может, даже растений, всех, которые жили или когда-либо будут жить, плюс вымершие виды – начинаешь понимать, что до просветления может быть очень и очень далеко. И что, если лифт заполнится и двери закроются, а ты все стоишь снаружи?
Когда я спросила об этом Ба, она потерла свою блестящую голову и сказала:
– Со десу не. Это очень большой лифт…
– Но Ба, это то же займет вечность!
– Что ж, значит, нам надо стараться еще сильнее.
– Нам?!
– Конечно, милая моя Нао. Ты должна мне помочь.
– Ну уж нет! – сказала я Ба. – Я не какой-то там гребаный босацу…
Но она лишь причмокнула губами, и заклацала четками, и по тому, как она посмотрела на меня через эти свои толстые линзы в черной оправе, думаю, может, она благословляла меня тоже в ту минуту. Я не против. Я почувствовала себя надежнее, вроде как знала: что бы ни случилось, Ба сделает так, чтобы я попала в тот лифт.
Знаешь что? Вот прямо в эту секунду, пока писала, я поняла кое-что. Я так ее никогда и не спросила, куда же идет этот лифт. Я сейчас напишу ей смску и спрошу. Я дам тебе знать, как она ответит.
3
О’кей, вот теперь я точно собираюсь рассказать тебе удивительную историю жизни Ясутани Дзико, знаменитой анархистки-феминистки-романистки-ставшей буддийской монахиней эпохи Тайсё, но сначала мне нужно объяснить тебе про книгу, которую ты держишь в руках[22]. Как тебе, наверно, уже ясно, это не похоже на типичный дневник невинной школьницы с пушистыми зверьками на блестящей розовой обложке, с замочком в форме сердца и золотым ключиком в комплекте. И когда книга впервые попала тебе в руки, вряд ли тебе пришло в голову: