до жителей были доведены условия режимов и комендантского часа, ещё нескольких человек арестовали прямо в зале, остальным велели возвращаться по домам и следовать полученным указаниям.
Сайфер Митчелл не остался без дела. В ходе боёв не мало «белых» получили ранения, и командир сил «интервентов» распорядился посодействовать в этом вопросе.
На протяжении следующих нескольких дней, к Митчеллу поступали просьбы о помощи со стороны гражданского населения. Языка здесь не знали, но «белые» офицеры помогали, когда случалась такая оказия.
Собственное командование, зная о характере Сайфера, строго-настрого запретило врачу использовать медицинское оснащение, предназначенное строго для нужд «интервентов», посему помощь Митчелл оказывал – чем и как мог.
Когда в городе наступал комендантский час, всё затихало до такой степени, что редкие, не съеденные кошки не могли пройтись по улице, чтобы мягкая поступь их шагов не была услышана. Сайфер утомлял своих друзей долгими беседами, в которых они то и дело вспоминали дом, недавно оставленный за тысячи миль от этой странной земли. Этакий эскапизм помогал сгладить острые углы впечатлений, получаемых в новой, главным образом – необъявленной войне, сомнительными участниками которой они теперь являлись.
Когда последний собеседник оставлял лейтенанта наедине с самим собой, тот обнаруживал свою неспособность к мирному сну. Смыкая веки, он то и дело возвращался в траншеи Фландрии, и свист снарядов наполнял собой пространство, вызывая откуда-то из глубины собственного «нутра» казавшийся позабытым – первобытный страх. Вопли раненых, разумеется, аккомпанировали этим воспоминаниям, и звук пулемётных очередей, «Maschinegewеhr» – как сами немцы называли это чудо техники, и тот звук, с которым пуля разрывала плотную ткань шинели, увлекая куски грубой материи внутрь человеческого тела, причиняя боль и становясь причиной длительной, отсроченной смерти.
Пробуждаясь, Сайфер находил таз с водой, которая уже успела остыть в эти холодные, северные, ночи. В этом тазу он принимался мыть руки и лицо, изрядно соскребая уже не существующую грязь окопной земли и запёкшейся крови. Казалось, этот «нагар окопной жизни» навсегда въелся в саму его суть.
– Так не может продолжаться! – говорил Сайфер самому себе, произнося каждое слово вслух, дыбы быть уверенным, что услышанные во сне разрывы снарядов вновь не оглушили его – Это когда-нибудь закончится. Всё проходит, так мы устроены. Мы адаптируемся, приспосабливаемся и продолжаем жить.
Эта рационализация была призвана помочь лейтенанту поддерживать практический «затухший очаг» надежды, поскольку он прекрасно понимал, что стоило последнему угольку в этом очаге угаснуть – и его сознание немедленно будет поглощено безумием, превращающим человека в животное.
Часть 2
Спасительная гавань
Сайфер Митчелл нашёл свой способ бороться с душевными невзгодами, и вопреки всем тем