22-10-2015 в 11:36
Не знаю, интересно ли тебе будет такое читать, но скину на всякий случай).
Каждое лето я проводил один-два месяца в пионерлагерях. В последний раз – когда мне было лет одиннадцать или двенадцать. В ту смену в моей палате подобралась отличная компания: ни один из пяти мальчишек не спал в тихий час. Мы травили анекдоты, рассказывали страшные истории, читали вслух книги, играли в слова. Временами принимались беситься, но в этом случае вмешивались пионервожатые. Чтобы не нарываться на штрафные санкции (нас однажды лишили мороженого), мы старались вести себя как можно тише и притворялись спящими, заслышав шаги в коридоре. Однако большую часть времени мы уделяли друг другу, освоив даже навыки бесшумной борьбы.
Я не помню, кто из ребят предложил эту игру и чем обосновал ее увлекательность. Вероятней всего, я сам и передал соседям полученное от соседки Женечки сакральное знание о слове "ибацца". Факт в том, что мы стали делиться по парам и залезать друг к дружке под одеяло. А поскольку нас было нечетное количество, то пришлось меняться партнерами, чтобы всем досталось по справедливости. Мы "ибались" через трусы и понарошку, со смехом. Однако игра с моим соседом Ильей, с которым мы за время той смены сдружились, вышла за пределы ребячества.
Илья был светленьким и голубоглазым мальчишкой – в точности как герой популярного мема. Он предпочитал быть в нижней позиции, глядя на меня снизу вверх искрящимся от обожания взором. Уже на второй раз оказавшись подо мной он отважно приспустил трусики, и я с удовольствием последовал его примеру. На этот раз "ибацца" сопровождалось оглушительными эффектами. Вдруг выяснилось, что при соприкосновении наши письки твердеют, а тереться ими щекотно до одури. Мы терлись, наращивая приятные ощущения до тех пор, пока они не переходили в судорогу, раздававшуюся по всему телу. После судороги очень хотелось писать, и мы по очереди бегали в туалет, чтобы отлить.
Другим ребятам забава быстро приелась, и мы с Ильей, уже ставшие неразлучными друзьями, вскоре остались единственными, кто отваживался продолжать эту игру. Наша настырность вызывала насмешки, так что мы вынуждены были искать уединения за пределами лагеря. Забор на лесистой полосе был не сплошным, а решетчатым, а протиснуться сквозь прутья двум субтильным мальчишкам оказалось проще простого. В часы, свободные от групповых занятий, кружков, линеек и прочей советской обязаловки мы брали с собой сласти, сок или воду и скрывались там, где нас никто не мог видеть.
За забором открывался пологий луговой склон, в погожие дни залитый солнцем. Мы валялись на траве, ели конфеты, зачерпывали пальцами сгущенку из банки, делились секретами, но все это было лишь прелюдией для главной цели наших отлучек. Мы видели в глазах друг у друга – желание. В какой-то момент между нами проскакивала искра и мы проваливались в объятия, катаясь по траве, целуясь, ласкаясь, обмениваясь запахами и дыханием, и водружаясь один на другого по очереди, чтобы тереться, тереться, тереться, едва не теряя сознания от блаженства. Спустя какое-то время мы поднимались с луга и шли обратно к забору на едва гнущихся ногах, пошатываясь и тяжело дыша – последствия десятков "судорог", которые