светлом и божественном. Возможно,
Чужая и таинственная жизнь
Иных времён, здесь не казалась ложью.
По лестнице Версальской, вкруг пруда,
Аллеями влекомый, поднимаясь,
Шёл Александр, а в пруде вода
Светилась, синью неба отражаясь.
Покой дарили ровные луга.
Цветы и травы были людям рады.
Изысканна, задумчива, строга,
Свежа природа княжеского сада.
И зеленью, как будто не пустой,
Мог усмирить сад зной любого лета.
Пленил он Александра красотой,
Изяществом и великолепьем.
Семья Сергея Львовича росла.
Отцом троих детей он стал некстати.
И на него напала вдруг тоска —
Всё больше денег приходилось тратить.
Доход с имений был предельно мал.
Не знал он, чем его поля засеяны,
И всё своё хозяйство передал
На откуп тёще, Марье Алексеевне.
Она вела хозяйство, как могла,
И пресекала разные капризы,
И каждую копейку берегла.
Но без расходов не бывает жизни.
Когда же умер Осип, муж её,
С которым с давних лет была в разладе,
Арапа сын и сам арап, в неё
Вселилась непонятная досада.
Проснулись злость и гнев на старика,
Отнявшего и счастье, и свободу.
Простить не смела, не могла никак,
Неся свой крест отчаянно и гордо.
Имение Михайловское, в нём
Душ сорок восемь дочери досталось.
Большим, но бедным был господский дом.
А тут на них вдруг тяжба навязалась.
Второй арап, сын Осипа, решил
Прибрать Михайловское. Был Пётр гордым,
Решение своё не отменил
И иск отстаивал довольно твёрдо.
Спасибо Дмитриеву, другу, он
Министр Юстиции, разогнал тревоги,
Сергею Львовичу сообщив письмом,
Что иск приостановлен им надолго.
А жизнь, как прежде, продолжалась, в ней
Встречались и прекрасные мгновенья.
И Александр, становясь взрослей,
Уже постиг смысл множества явлений.
Француз, граф Монфор, педагог его,
Был дружелюбен, прост, добр и беспечен.
Он полюбил питомца своего.
Они гуляли вместе каждый вечер.
Рассказами о Франции своей
Граф вызывал в ребёнке любопытство,
Играл на флейте, рисовал людей,
Вернее, женщин в профиль – томных, грустных…
У Александра был уж свой секрет.
Он по утрам, вставая очень рано,
Босой, спешил в отцовский кабинет.
Устроившись удобно на диване
Или на кресле кожаном, читал
Вольтера и весёлого Пирона
И жизни новый мир воспринимал.
Читал он быстро, жадно, упоённо.
Язык французский лёгок был и резв.
На русском языке книг было мало.
Когда же в шкаф отцовский вдруг он влез,
Иные книги перед ним предстали.
Запретные, на русском языке,
Об